СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

 


 
СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВЪ, ИГОРЯ, СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА

 

 

Древнерусский текст

 

    Не лЪпо ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повЪстий о полку ИгоревЪ, Игоря Святъславлича! Начати же ся той песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню! 

    Боян бо вЪщий, аще кому хотяше пЪснь творити, то растЪкашется мыслию по древу, сЪрым вълком по земли, шизымъ орломъ под облакы, помняшеть бо рече първыхъ временъ усобицЪ. Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедЪй; которыи дотечаше, та преди пЪснь пояше старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зарЪза Редедю предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святославличю. Боянъ же, братие, не 10 соколовь на стадо лебедЪй пущаше, нъ своя вЪщиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземъ славу рокотаху.

    Почнем же, братие, повЪсть сию отъ стараго Владимера до нынЪшнего Игоря, иже истягну умь крЪпостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю ПоловЪцькую за землю Руськую.

    О Бояне, соловию стараго времени! А бы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ под облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы!    

    Пети было пЪснь Игореви, того внуку: "Не буря соколы занесе чресъ поля широкая - галици стады бЪжать к Дону Великому". Чи ли въспЪти было, вЪщей Бояне, Велесовь внуче: "Комони ржуть за Сулою - звенить слава въ КыевЪ!"

    Трубы трубять в НовЪградЪ, стоять стязи в ПутивлЪ.

Игорь ждет мила брата Всеволода. И рече ему Буй-Туръ Всеволодъ: "Одинъ братъ, одинъ свЪтъ свЪтлый - ты, Игорю! Оба есвЪ Святъславличя! СЪдлай, брате, свои бързыи комони, а мои ти готови, осЪдлани у Курьска напереди. А мои ти куряни - свЪдоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлелЪяны, конець копия въскръмлени; пути имь вЪдоми, яругы имъ знаеми, луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени. Сами скачють, акы сЪрыи влъци въ полЪ, ищучи себе чти, а князю славЪ".

    Тогда Игорь възрЪ на свЪтлое солнце и видЪ от него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружинЪ своей: "Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти, а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону!" Спала князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи искусити Дону Великаго. "Хощу бо, - рече, - копие приломити конець поля Половецкаго съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону".

    Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поЪха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди; свистъ звЪрин въста, збися Дивъ, кличетъ връху древа,  велитъ послушати земли незнаемЪ, ВлЪзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебЪ, Тьмутороканьскый блъванъ! А половци неготовами дорогами побЪгоша къ Дону Великому: крычатъ телЪгы полунощы, рци лебеди роспужени. 

     Игорь къ Дону вои ведетъ. Уже бо бЪды его пасетъ птиць по дубию, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звЪри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.

    О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!

    Длъго ночь мръкнетъ. Заря свЪтъ запала, мъгла поля покрыла; щекот славий успе, говоръ галичь убудиси. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себЪ чти, а князю - славы.

    Съ зарания въ пятъкъ потопташа поганыя плъкы половецкыя и, рассушясь стрЪлами по полю, помчаша красныя дЪвкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты. Орьтъмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ мЪстомъ, и всякыми узорочьи половЪцкыми. Чръленъ стягъ, бела хорюговь, чрълена чолка, сребрено стружие - храброму Святьславличю!

    Дремлетъ въ полЪ Ольгово хороброе гнЪздо. Далече залетЪло! Не было онЪ обидЪ порождено ни соколу, ни кречету, ни тебЪ, чръный воронъ, поганый половчине! Гзакъ бЪжитъ сЪрымъ влъкомъ, Кончакъ ему слЪдъ править къ Дону Великому.

    Другаго дни велми рано кровавыя зори свЪтъ повЪдаютъ, чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а в них трепещуть синии млънии. Быти грому великому, итти дождю стрЪлами съ Дону Великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя, на рЪцЪ на КаялЪ, у Дону Великаго.

    О Руская землЪ! Уже за шеломянемъ еси!

    СЪ ветри, Стрибожи внуци, вЪют съ моря стрЪлами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, рЪкы мутно текуть, пороси поля прикрываютЪ, стязи глаголютъ: "Половци идуть"; отъ Дона, и отъ моря, и отъ всЪхъ странъ рускыя плъкы оступиша. ДЪти бЪсови кликомъ поля прегородиша, а храбрии Русици преградиша чрълеными щиты.

    Яръ Туре ВсеволодЪ! Стоиши на борони, прыщеши на вои стрЪлами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, Туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посвЪчивая, - тамо лежатъ поганыя головы половецкыя, поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя отъ тебе, Яръ Туре Всеволоде! Кая рана дорога, братие, забывъ чти, и живота, и града Чрънигова, отня злата стола и своя милыя хоти красныя ГлЪбовны, свычая и обычая!

    Были вЪчи Трояни, минула лЪта Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрЪлы по земли сЪяше. Ступает въ златъ стремень въ градЪ ТьмутороканЪ, той же звонъ слыша давный великый Ярославь сын Всеволодъ, а Владимиръ по вся утра уши закладаше въ ЧерниговЪ. Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на Канину зелену паполому постла за обиду Олгову, храбра и млада князя. Съ тоя же Каялы Святоплъкь полелЪя отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святЪй Софии къ Киеву. Тогда при ОлзЪ Гориславличи сЪяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, в княжихъ крамолахъ вЪци человЪкомь скратишась. Тогда по Руской земли рЪтко ратаевЪ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себЪ дЪляче, а галици свою рЪчь гозоряхуть, хотять полетети на уедие.

    То было въ ты рати, и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано! Съ зараниа до вечера, съ вечера до свЪта летятъ стрЪлы каленыя, гримлютъ сабли о шеломы, трещатъ копиа харалужныя в полЪ незнаемЪ, среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты костьми была посЪяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли!

    Что ми шумить, что ми звонить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ: жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый; третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезЪ быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста; ту пиръ докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось.

    Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала Обида в силахъ Даждь-Божа внука, вступила дЪвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синЪм море у Дону: плещучи, убуди жирня времена. Усобица княземъ на поганыя погыбе, рекоста бо братъ брату: "Се мое, а то мое же". И начяша князи про малое "се великое" млъвити, а сами на себЪ крамолу ковати, а погании съ всЪхъ странъ прихождаху съ побЪдами на землю Рускую.

    О, далече зайде соколъ, птиць бья, - к морю. А Игорева храбраго плъку не крЪсити! За ним кликну Карна, и Жля поскочи по Руской земли, смагу людемъ мычючи въ пламянЪ розЪ. Жены руския въсплакашась, аркучи: "Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!" А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, побЪдами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бЪлЪ от двора.

    Тии бо два храбрая Святьславлича, Игорь и Всеволодъ, уже лжу убудиста, которую ту бяше успилъ отецъ ихъ Святъславь грозный великый Киевскый грозою: бяшеть притрепалъ своими сильными плъкы и харалужными мечи; наступи на землю Половецкую; притопта хлъми и яругы; взмути рЪки и озеры; иссуши потоки и болота. А поганаго Кобяка изъ луку моря отъ желЪзныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ градЪ КиевЪ, въ гридницЪ Святъславли. Ту НЪмци и Венедици, ту Греци и Морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во днЪ Каялы, рЪкы половецкия, рускаго злата насыпаша. Ту Игорь князь высЪдЪ изъ сЪдла злата, а въ сЪдло кощиево. Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.

    А Святъславь мутенъ сонъ видЪ в КиевЪ на горахъ. "Синочи, съ вечера, одЪвахуть мя, - рече - чръною паполомою на кроваты тисовЪ; чръпахуть ми синее вино, съ трудомь смЪшено; сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тлъковинъ великый женчюгь на лоно и нЪгують мя. Уже дсъкы без кнЪса в моемъ теремЪ златовръсЪм. Всю нощь съ вечера бусови врани възграяху у ПлЪснеска на болони, бЪша дебрь Кисаню и не сошлю къ синему морю".

    И ркоша бояре князю: "Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола слЪтЪста с отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припЪшали поганыхъ саблями, а самою опуташа въ путины железны. Темно бо бЪ въ 3 день: два солнца помЪркоста, оба багряная стлъпа погасоста, и в морЪ погрузиста, и съ нима молодая мЪсяца, Олегъ и Святъславъ, тъмою ся поволокоста. На рЪцЪ на КаялЪ тьма свЪт покрыла: по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнЪздо, и великое буйство подасть Хинови. Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеса Дивь на землю. Се бо готския красныя дЪвы воспЪша на брезЪ синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лелЪютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия".

    Тогда великий Святъслав изрони злато слово, с слезами смЪшено, и рече: "О, моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвЪлити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолЪсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца в жестоцемъ харалузЪ скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней сЪдине!

    А уже не вижду власти сильнаго и богатаго и многовоя брата моего Ярослава съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы. Тии бо бес щитовь съ засапожникы кликомъ плъкы побЪждают, звонячи въ прадЪднюю славу. Нъ рекосте: "МужаимЪся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами подЪлимъ!" А чи диво ся, братие, стару помолодити! Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птиц възбиваетъ, не дастъ гнЪзда своего въ обиду. Нъ се зло - княже ми непособие: наниче ся годины обратиша. Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми, а Володимиръ под ранами. Туга и тоска сыну Глебову!

    Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетЪти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти. Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногатЪ, а кощей по резанЪ. Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрЪляти - удалыми сыны ГлЪбовы.

    Ты, буй Рюриче и Давыде! Не ваю ли вои злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ, акы тури, ранены саблями калеными, на полЪ незнаемЪ? Вступита, господина, въ злата стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!

    Галичкы ОсмомыслЪ Ярославе! Высоко сЪдиши на своемъ златокованнЪмъ столЪ, подперъ горы Угорскыи своими желЪзными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча бремены чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ, отворяеши Киеву врата, стрЪляеши съ отня злата стола салтани за землями. СтрЪляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!

    А ты, буй Романе, и Мстиславе! Храбрая мысль носит ваю ум на дЪло. Высоко плаваеши на дЪло въ буести, яко соколъ, на вЪтрех ширяяся, хотя птицю въ буйствЪ одолЪти. Суть бо у ваю железный паворзи подъ шеломы латинскими. ТЪм тресну земля, и многи страны - Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела и Половци - сулици своя поврЪгоша а главы своя подклониша под тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже, Игорю утръпЪ солнцю свЪт, а древо не бологомъ листвие срони: по Роси и по Сули гради подЪлиша. А Игорева храбраго плъку не крЪсити! Донъ ти, княже, кличетъ и зоветь князи на побЪду. Олговичи, храбрыи князи, доспЪли на брань.

    Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи, не худа гнЪзда шестокрилци! Не побЪдными жребии собЪ власти расхытисте! Кое ваши златыи шеломы и сулицы ляцкии и щиты! Загородите полю ворота своими острыми стрЪлами за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!

    Уже бо Сула не течетъ сребреными струями къ граду Переяславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ под кликомъ поганыхъ. Единъ же Изяславъ, сынъ Васильковъ, позвони своими острыми мечи о шеломы литовския, притрепа славу дЪду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кровавЪ травЪ притрепанъ литовскыми мечи. Исхыти юна кровать , а тьи рекъ: "Дружину твою, княже, птиць крилы приодЪ, а звери кровь полизаша". Не бысть ту брата Брячяслава, ни другаго - Всеволода, единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра тЪла чресъ злато ожерелие. Унылы голоси, пониче веселие. Трубы трубятъ городеньскии.

    Ярославе и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени - уже бо выскочисте изъ дЪдней славЪ. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю: которою бо бЪше насилие отъ земли Половецкыи!

    На седьмомъ вЪцЪ Трояни връже Всеславъ жребий о дЪвицю себЪ любу. Тъй клюками подпръся, о кони, и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружиемъ злата стола Киевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ звЪремъ въ плъночи из БЪла-града, обЪсися синЪ мьглЪ; утръже вазни с три кусы: отвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу, скочи волком до Немиги съ Дудутокъ.  

    На НемизЪ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцЪ животъ кладутъ, вЪютъ душу от тЪла. Немизе кровави брезЪ не бологомъ бяхуть посЪяни, посЪяни костьми рускихъ сыновъ. 

    Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше; из Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ ПолотскЪ позвониша заутренюю рано у святыя Софеи в колоколы, а онъ въ КыевЪ звонъ слыша. Аще и вЪща душа в дръзЪ тЪлЪ, но часто бЪды страдаше. Тому вЪщей Боян и пръвое припЪвку, смысленый, рече: "Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа не минути".

    О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвых князей! Того старого Владимира нельзЪ бЪ пригвоздити къ горам Киевскимъ; сего бо нынЪ сташа стязи Рюриковы, а друзии - Давидовы, нъ розно ся им хоботы пашут. Копиа поютъ.

    На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышитъ, зегзицею незнаема рано кычеть. "Полечю, - рече - зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянЪ рукавъ въ КаялЪ рЪцЪ; утру князю кровавыя его раны на жестоцЪмъ его тЪлЪ".

    Ярославна рано плачетъ въ ПутивлЪ на забралЪ, аркучи: "О, вЪтре, вЪтрило! Чему, господине, насильно вЪеши! Чему мычеши хиновьскыя стрЪлкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ горЪ под облакы вЪяти, лелЪючи корабли на синЪ морЪ! Чему, господине, мое веселие по ковылию развЪя?"

    Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборолЪ, аркучи: "О, Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозЪ землю Половецкую. Ты лЪлЪялъ еси на себе Святославли носады до плъку Кобякова. ВъзлелЪй, господине, мою ладу къ мнЪ, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано!"

    Ярославна рано плачет въ ПутивлЪ на забралЪ, аркучи: "СвЪтлое и тресвЪтлое слънце! ВсЪмъ тепло и красно еси! Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладЪ вои? Въ полЪ безводнЪ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче?"

    Прысну море полунощи; идутъ сморци мьглами. Игореви князю богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ, Игорь бдитъ, Игорь мыслию поля мЪритъ отъ Великаго Дону до Малаго Донца. Комонь въ полуночи Овлур свисну за рЪкою - велить князю разумЪти: князю Игорю не быть! Кликну, стукну земля, въшумЪ трава, вежи ся половецкии подвизаша. А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростию и бЪлым гоголемъ на воду, възвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца и полетЪ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обЪду и ужинЪ. Коли Игорь соколомъ полетЪ, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу; претръгоста бо своя бръзая комоня.

    Донец рече: "Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа!" Игорь рече: "О, Донче! Не мало ти величия, лелЪявшу князя на влънахъ, стлавшу ему зелЪну траву на своихъ сребреныхъ брезЪхъ, одЪвавшу его теплыми мъглами подъ сЪнию зелену древу. Стрежаше его гоголемъ на воде, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрЪх". Не тако ли, рече, рЪка Стугна; худу струю имЪя, пожръши чужи ручьи и стругы рострена к усту, уношу князю Ростислава завори днЪ при темне березЪ. Плачется мати Ростиславля по уноши князи РостиславЪ. Уныша цвЪты жалобою, и древо с тугою къ земли прЪклонилося.

    А не сорокы втроскоташа - на слЪду ИгоревЪ Ъздитъ Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползоша только. Дятлове тектомъ путь к рЪцЪ кажутъ, соловии веселыми пЪсньми свЪтъ повЪдаютъ. Млъвитъ Гзакъ Кончакови: "Аже соколъ къ гнЪзду летитъ, - соколича рострЪляевЪ своими злачеными стрЪлами". Рече Кончак ко ГзЪ: "Аже соколъ къ гнЪзду летитъ, а вЪ соколца опутаевЪ красною дивицею". И рече Гзакъ къ Кончакови: "Аще его опутаевЪ красною дЪвицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны дЪвице, то почнут наю птици бити въ полЪ Половецкомъ".

     Рекъ Боянъ и Ходына Святъславля, пЪснотворца стараго времени Ярославля: "Ольгова коганя хоти! Тяжко ти головы кромЪ плечю, зло ти тЪлу кромЪ головы", - Руской земли без Игоря!

    Солнце свЪтится на небесЪ - Игорь князь въ Руской земли. Дъвици поют на Дунаи - вьются голоси чрезъ море до Киева. Игорь Ъдетъ по Боричеву къ святЪй Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели.  

    ПЪвше пЪснь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ пЪти! Слава Игорю Святъславличю, Буй Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здрави князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки! Княземъ слава а дружинЪ! Аминь.

 

Первое издание "Слова о полку Игореве" - 1800 г.

 

 

 


    Автор проекта и составитель - Александр Петров (Россия)

 Студия "Мастерская маршала Линь Бяо"

 Copyright (С) 2000-2001 by Alexander Petrov (Russia). All right reserved.       Webmaster: petrov-gallery@yandex.ru

 


Hosted by uCoz