ПОСЛАНИЕ ДВОРЯНИНА К ДВОРЯНИНУ

    Благих подателю и премудрому наказателю, нашего убожества милосерде взыскателю и скуднаго моего жителства присносущу питателю, государю моему имярек и отцу имярек, жаданный видЪти очес твоих свЪтло на собя, яко же преже бЪ не сытый зримаго и многоприятнаго милосердия твоего Фуников Иванец, яко же прежней рабец, греха же моего ради яко странный старец.

    ВожделЪн до сладости малаго сего писанейца до твоего величества и благородия, не простирает бо ся сицево писанейцо за оскудЪние разума моего и за злу фортону сердца моего. Точию pЪx ти: буди, государь, храним десницею вышнаго параклита.

    А по милости, государь, своей, аще изволишь о нашем убожествЪ слышати, и я, милостию творца и зижителя всяческих, апрЪля по 23 день, по-видимому, в живых, а 6Ъдно убо и скорбно дни пребываю, а милосердия твоего, государя своего, всегда не забываю. А мнЪ, государь, тулские воры выломали на пытках руки и нарядили, что крюки,

да вкинули в тюрьму, и лавка, государь, была уска, 

и взяла меня великая тоска,

а послана рогожа, и спать не погоже. 

Седел 19 недель, а вон ис тюрьмы глядЪлъ.

А мужики, что ляхи, дважды приводили к плахЪ,

за старые шашни хотЪли скинуть з башни.

А на пытках пытают, а правды не знаютъ,

правду-де скажи, а ничего не солжи.

А яз имъ божился и с ног свалился и на бок ложилъся:

«Не много у меня ржи, нЪт во мнЪ лжи,

истинно глаголю, воистинну не лжу».

И они того не знают, болши того пытаютъ.

И учинили надо мною путем, мазали кожу двожды кнутом.

Да моим, государь, грехом недуг не прилюбил,

баня дурна да и мовник глуп, 

высоко взмахнулъ, тяжело хлыснул,

от слез добрЪ великъ и по ся мЪста болит.

Прикажи, государь, чЪмъ лечить,

а мнЪ, государь, наипаче за тебя бога молить,

что бог тебя крепит, дай, господи, и впредь так творит. Да видЪх, государь, твоего, государя моего имярек, рукописание, прослезихся,

и крепости разума твоего удивихся,

а милосердия твоего у князя Ивана рыбою насладихся, и богу моему за тобя, государя моего, помолихся.

Да от сна вставая и спать ложась, ей-ей всегда то ж сотворяю.

А тЪм, государь, твое жалованье платить, 

что за тебя бога молить, да и всяк то говорит: добро-де онъ так творитъ.

Да писал бы, государь, немало,

да за великой смуток разума не стало. 

Приклоних бо главу свою до земля, рЪх ти: здравствуй, государь мой, о ХристЪ. Аминь.

Да немало, государь, лЪтъ,

а разума нЪт, и не переписать своих бЪд.

Розванъ, что баранъ, разорен до конца, а сЪд, что овца.

Не оставили ни волосца животца, и деревню сожгли до кола. 

Рожь ратные пожали, а сами збежали.

А нынЪ воистинну живем в погребище и кладем огнище, а на ногах воистинну остались однЪ голенища, и обились голенища. 

Зритель, государь, сердцам богъ: не оставили шерстинки,

ни лошадки, ни коровки, а в земли не сЪЬяно ни горстки.

Всего у меня было живота корова, и та не здорова. Видит богъ — сломило рогъ.

Да богъ сердца вЪсть — нечего Ъсть.

ВелЪл богъ пожить и не о чем тужить.

А я тебЪ, государю моему, преступя страх, 

из глубины возвах, имя господне призвах, 

много челом бью.

    А о скорбЪх постигших нас не вЪм, что изрещи. ЗрЪние нас устрашает, но мню, и стихия нам зболЪзнует. Не единех бо нас постигоша злая, но и всю страну нашу. Земля, юже видЪл еси благу и населенну, узриши ея опустЪну и напоену кровми святых: пролияша бо ся крови подобно дождеви, и вмЪсто пшеница возрастоша нам терния. Узриши церковь божию сЪтуюшу и дряхлующу и яко вдову совлечену, красота бо ея отъята бысть иноплеменными, паче же нашими воставшими на нас, богу тако изволшу. И узриши грады разорены и пожжены, вдовы и старии сЪтующа и гладом таеми, середняя ж и невЪсты возхищени и обоимани руками чюжих, и младенцы раздробляемы, и самый той царствующий град, яко шипок красен зимою, противными нашими померзаем. Превосходит бо плач нашъ паче Вифлеомскаго плача, тамо бо токмо едини младенцы убиваеми бываху и се число прииде, здЪ же старии и совершении умом и боголЪпныи образом и юннии лъты и образом и всяк возрастъ не пощадън бысть. Превосходит воистинну и Херсонскаго Устиниянова убиения: тамо бо токмо един град страдаше, здЪ же не мала часть вселенныя в запустЪние положись.

    Не прогнЪвайся, что не всЪ беды и разорения пишу, не бо умъ мой постигнути или писанию предати возможетъ, да и тебЪ скорбь на скорбь не наложу. Твоя ж и моя вся взята быша без останка.