|
СЛОВО
ПРОТИВ ЗРЕЛИЩ
ИОАННА
ЗЛАТОУСТА
1.
Можно ли это стерпеть? Можно ли снести? С
вами самими я хочу судиться против вас же.
Так и Бог поступил с евреями; обращаясь к
ним против них же самих, Он говорил: Людие
Мои. что сотворих вам, или чим оскорбих
вас, или чим стужих вам? Отвещайте Ми (Мих.
6, 3); и еще: кое обретоша отцы ваши во Мне
погрешение (Иер. 2, 5)? Ему хочу и я
подражать, и опять скажу вам: можно ли это
стерпеть, можно ли снести? После столь
долгих собеседований после такого учения,
некоторые, оставив нас, побежали смотреть
на состязающихся коней и впали в такое
неистовство, что наполнили весь город
непристойным шумом и криком, возбуждающим
смех, или лучше, плач. Посему я, сидя дома и
слыша поднявшийся вопль, страдал больше
застигнутых бурею. Как они в то время, когда
волны ударяют в стены корабля, трепещут,
подвергаясь крайней опасности; так и меня
тяжко поражали те крики, и я потуплял взоры
в землю и смущался, когда сидевшие на
верхних местах вели себя так непристойно. а
находившиеся, внизу среди площади
рукоплескали возницам и кричали больше тех.
Что же скажем мы, или чем оправдаемся, если
кто-нибудь посторонний, случившись здесь,
станет осуждать и говорить: это ли город
апостолов, это ли город, имевший такого
учителя, это ли народ христолюбивый,
общество не чувственное, духовное? Даже и
самого дня вы не постыдились, в который
совершились знамения спасения рода нашего;
но в пятницу, когда Господь твой распят за
вселенную, когда принесена такая жертва, и
отверст рай, и разбойник возведен в древнее
отечество, и клятва разрешена, и грех
уничтожен, и долговременная вражда
прекратилась, и примирение Бога с людьми
совершилось, и все изменилось, — в тот день,
когда следовало поститься, славословить и
возносить благодарственные молитвы за
благодеяния для вселенной к Совершившему
их, — тогда ты, оставив церковь, и жертву
духовную, и собрание братий, и забыв
важность поста, отдался в плен диаволу и
повлекся на то зрелище. Можно ли это
стерпеть, можно ли снести? Я не перестану
постоянно повторять это и тем облегчать
свою скорбь, чтобы не заглушить ея
молчанием, но поставить на вид и обнаружить
пред вашими глазами. Как же после этого мы
будем в состоянии преклонить Бога на
милость? Как можем примирить Его с нами
разгневанного? За три дня пред сим лился
проливной дождь, увлекая все, исторгая, так
сказать, из самых уст пищу земледельцев,
ниспровергая зрелые колосья и истребляя
все прочее избытком влаги; у нас были
молитвы и моления, и весь наш город, подобно
потоку, стекался к местам апостольским, и мы
умоляли наших защитников — святого Петра и
блаженного Андрея, двоицу апостолов, Павла
и Тимофея. После того, когда гнев Божий
прекратился, мы переплыв море и преодолев
его волны, прибегли к верховным, Петру,
основанию веры, и Павлу, избранному сосуду,
совершая духовное торжество и возвещая их
подвиги, трофеи и победы над бесами. И ты, не
удерживаясь страхом бывшего и не
научившись величием деяний апостольских,
так скоро по прошествии одного дня,
неистовствуешь и кричишь, не обращая
внимания на то, что душа твоя пленена и
увлекается страстями? Если тебе хотелось
видеть бег бессловесных, то почему ты не
обуздал бессловесные свои страсти, гнев и
похоть, не наложил на них благого и легкого
ярма любомудрия, не поставил над нами
правого ума и не поспешил к почести вышнего
звания, устремляясь не от преступления к
преступлению, а от земли на небо? Такого
рода бег вместе с удовольствием, доставляет
и великую пользу. А ты, оставив свои дела
идти безрассудно и как случится, сидел,
следя за победою других, истратив такой
день напрасно, тщетно и даже во вред.
2.
Или ты не знаешь, что, как мы, вверив деньги
своим слугам, требуем у них отчета в каждом
оболе, так и Бог потребует от нас отчета в
днях нашей жизни, как мы употребили каждый
день? Что же мы скажем? Чем будем
оправдываться, когда потребуют у нас отчета
о том дне? Для тебя воссияло солнце, луна
осветила ночь, заблистал разнообразный
сонм звезд; для тебя подули ветры, потекли
реки; для тебя произрасли семена, поднялись
растения, течение природы удерживает свой
порядок, является день и приходит ночь; все
это сделано для тебя; а ты, между тем как
твари служат тебе, исполняешь волю диавола.
Получив от Бога такой дом, т. е. этот мир, ты
не отдаешь Ему своего долга? И недостаточно
тебе было одного дня, но и на другой день,
когда следовало бы немного отдохнуть от
прежнего нечестия, ты опять пошел на
зрелище, из дыма бросившись в пламя,
низвергнув себя в другую, ужаснейшую
пропасть. Старцы посрамили свои седины,
юноши подвергли опасности свою юность, отцы
привели туда своих детей, ввергая их, в
самом начале невинного возраста, в пропасть
нечестия, так что не погрешил бы тот, кто
назвал бы их не отцами, а детоубийцами,
нечестием погубляющими души рожденных ими.
Какое же, скажешь, здесь нечестие? Но потому
я и скорблю, что ты, находясь в болезни, не
чувствуешь, что ты болен, и не ищешь врача.
Ты исполнен прелюбодеяния, и спрашиваешь
какое нечестие? Или ты не слышал слов
Христовых: иже воззрит на жену, ко еже
вожделети ея, уже любодействова с нею в
сердце своем (Мф. 5, 28)? А что, если скажешь,
буду смотреть не ко еже вожделети? Но
как ты можешь убедить меня в этом? Кто не
воздерживается от того, чтобы смотреть, но
прилагает к этому такое усердие, тот как
может после созерцания остаться чистым?
Разве тело твое — камень? Разве оно —
железо? Ты облечен плотию человеческою,
которая скорее соломы воспламеняется от
похоти. И что я говорю о зрелище? Часто и на
площади, встретившись с женщиною, мы
смущаемся, а ты, сидя вверху, где столько
побуждений к нескромности, видя блудную
женщину, выходящую с обнаженною головою, с
великим бесстыдством, одетую в золотые
одежды, делающую нежные и обольстительные
телодвижения, поющую блудные песни и
развратные стихотворения, произносящую
срамные слова и совершающую такие
непристойности, какие ты, зритель
представляя в уме своем, потупляешь взоры,
как смеешь говорить, что ты не испытываешь
ничего человеческого? Разве тело твое —
камень? Разве оно — железо? Я не удержусь
повторить опять тоже. Разве ты
любомудреннее тех великих и доблестных
мужей, которые пали от одного такого
взгляда? Не слышал ли ты, что говорит
Соломон? Или ходити кто будет на
углиях огненных, ног же не сожжет ли? Ввяжет
ли кто огнь в недра, риз же не сожжет ли? Тако
вшедый к жене мужатей (Притч. 6, 27–29). Ибо,
хотя бы ты и не имел совокупления с
блудницею, но имел с нею связь пожеланием и
сделал грех волею. И не только в то время, но
и тогда, когда окончится зрелище, когда она
уже уйдет, в душе твоей остается ея образ,
слова, одежды, взгляды, походка, стройность,
ловкость, прелюбодейные члены, и ты уходишь,
получив множество ран. Не отсюда ли
беспорядки в доме? Не отсюда ли погибель
целомудрия? Не отсюда ли расторжение браков?
Не отсюда ли брани и ссоры. Не отсюда ли
бессмысленные неприятности? Ибо, когда ты,
занятый и плененный ею, приходишь домой, то
и жена кажется тебе не так приятною, и дети
— несносными, и слуги — обременительными, и
дом отвратительным, и обыкновенные заботы к
устроению надлежащих дел кажутся
беспокойными, и всякий приходящий —
обременительным и несносным.
3.
Причина этого в том, что ты возвращаешься
домой не один, но приводишь с собою блудницу,
входящую не явно и открыто, — что было бы
сноснее, ибо жена тотчас выгнала бы ее, — но
сидящую в твоей душе и в сознании, и
воспламеняющую внутри тебя вавилонский, и
даже гораздо сильнейший пламень: ибо пищею
этого пламени служит не хворост, нефть и
смола, но вышесказанное; — и все у тебя
приходит в беспорядок. Как больные горячкою,
не имея никакой причины обвинять
прислуживающих им дурному влиянию болезни,
бывают недовольны всеми, отталкивают пищу,
оскорбляют врачей, гневаются на домашних и
обижают служащих; так точно и одержимые
этою тяжкою болезнию, беспокоятся и
негодуют, постоянно представляя себе ту
блудницу. О, тяжкие дела! Волк, лев и прочие
звери, быв ранены стрелою, убегают от
охотника, а человек, одаренный разумом,
получив рану, стремится к той, которая
ранила его, чтобы получить еще жесточайшую
рану, и находит удовольствие в этой ране;
это прискорбнее всего и производит
неизлечимую болезнь. Ибо кто не ненавидит
своей раны и не хочет избавиться от ней, тот
как станет искать врача? Потому я и скорблю
и терзаюсь, что вы приходите оттуда, получив
такую заразу и за малое удовольствие
навлекаете на себя непрестанное мучение.
Подлинно, еще прежде геенны и тамошнего
мучения, вы уже и здесь подвергаете себя
крайнему наказанию. Не крайнее ли, скажи мне,
мучение — питать такую похоть, постоянно
воспламеняться и везде носить с собою огонь
непотребной любви и угрызение совести? Как
ты приступишь к порогу этого святилища? Как
прикоснешься к небесной трапезе? Как будешь
слушать беседу о целомудрии, весь покрытый
такими язвами и ранами, имея душу,
порабощенную страсти? И нужно ли говорить о
другом? И из того, что происходит теперь у
нас, можно видеть душевную скорбь. Вот и
теперь я вижу, как некоторые при этих словах
ударяют себя в лицо, и изъявляю вам великую
благодарность за то, что вы — такие
сострадательные люди. Я думаю, что многие,
может быть, не согрешив сами ни в чем, делают
это из сожаления о ранах братии. Потому я и
скорблю и терзаюсь, что диавол заражает
такое стадо. Но, если вы захотите, то мы
тотчас заградим ему вход. Как и каким
образом? Если больных мы увидим здоровыми;
если, распростерши сети учения, отправимся
искать уловленных зверем и исхитим их из
самой пасти льва. Не говори мне:
отделившихся от стада немного. Если бы их
было только десять, и то не малая потеря, и
если бы — пять, если бы — два, если бы — один.
Так и тот пастырь, оставивший девяносто
девять овец, отправился за одною и не
возвратился дотоле, пока не привел ее и
возвращением заблудшей пополнил
оскудевавшее без ней сторичное число (Мф. 18,
12). Не говори, что он только один, но подумай,
что это — душа, для которой сотворено все
видимое, для которой существуют законы,
наказания, мучения, бесчисленные чудеса и
многообразные дела Божии, для которой Бог
не пощадил и Своего Единородного. Подумай,
какая цена заплачена и за одного, и не
пренебрегай его спасением, но поди, веди
опять его к нам и убеждай, чтобы он не впадал
в то же самое, чтобы нам иметь достаточное
оправдание. Если же он не примет ни наших
советов, ни наших увещаний, то я, наконец,
употреблю власть, юже даде нам Бог, не на
разорение, а в создание (2 Кор. 10, 8).
4.
Посему я предупреждаю и объявляю громким
голосом: если кто после этого увещания и
наставления пойдет на нечестивые и
гибельные зрелища, того я не впущу внутрь
этой ограды, не сделаю причастником таинств,
не позволю ему прикоснуться к священной
трапезе; но как пастыри отделяют шелудивых
овец от здоровых, чтобы болезнь не
распространилась и на прочих, так точно
поступлю и я. Ибо, если в древности
прокаженный должен был оставаться вне
стана и, хотя бы это был царь, он выводился
туда с диадемою; то тем более мы изгоним
прокаженного душею из этого священного
стана. Вначале я употреблял увещание и
совет, а теперь, после такого увещания и
наставления, необходимо, наконец,
прибегнуть и к отсечению. Вот уже прошел год
с тех пор, как я прибыл в ваш город,
и не переставал часто и постоянно
предлагать вам. такое увещание; но так как
некоторые остаются в этой заразе, то теперь
уже мы сделаем отсечение. Ибо, хотя я не имею
железа, но имею слово, острейшее железа;
хотя я не ношу огня, но есть у меня учение,
пламеннейшее огня, могущее жечь сильнее. Не
презирай же нашего приговора. Хотя мы не
важны и весьма смиренны, однако, по
благодати. Божией, мы получили достоинство,
по которому можем делать это. Итак, да будут
отлучены такие люди, чтобы здоровые у нас
сделались более здоровыми, а больные
восстановили себя от тяжкого недуга. Если
вы вострепетали, услышав этот приговор, —
ибо я вижу всех воздыхающими и сокрушенными,
— то пусть они переменятся, и приговор
будет отменен. Ибо мы получили власть как
вязать, так и разрешать и опять приводить в (церковь).
Мы хотим не отлучать наших братий, но
отклонить позор от церкви. Иначе и язычники
станут издеваться над нами и иудеи станут
насмехаться, если мы будем так равнодушно
смотреть на наши собственные грехи. А в
противном случае и они станут весьма
одобрять нас и удивляться церкви, получив
уважение к нашим законам. Итак, пусть не
входит в церковь никто из предающихся этому
прелюбодеянию, но пусть будет он отвержен и
вами и станет общим врагом. Аще кто,
говорит апостол, не послушает словесе
нашего посланием, сего назнаменуйте, и не
примешайтеся ему (2 Сол. 3, 14). Сделайте вот
что: не разговаривайте с ним, не принимайте
его в дом, не разделяйте с ним трапезы, не
имейте с ним общения ни при входе, ни при
выходе, ни на торжище; таким образом мы
легко возвратим его. Как тех зверей, которых
не легко поймать, охотники загоняют в сеть,
преследуя не с одной стороны, но со всех
сторон; так и тех, которые уподобились
свирепым зверям, будем преследовать общими
силами, мы с одной, а вы с другой стороны, и
тогда скоро уловим их в сети спасения. А
дабы это сделалось, разделяйте и вы с нами
негодование против них, или лучше, скорбите
за законы Божии, и мало-помалу обращайте
столь тяжко болящих и согрешающих братий,
чтобы они постоянно были с вами. Не малое
постигнет вас осуждение, если вы будете
пренебрегать такою погибелью, но
подвергнетесь величайшему наказанию. Ибо,
если и в домах человеческих, когда кто-нибудь
из слуг уличен в краже серебра или золота,
наказывается не один только похититель, но
и знавшие о том и не открывшие; то тем более
в церкви. Бог скажет тебе так: видя, как из
Моего дома украден не серебряный или
золотой сосуд, но похищено целомудрие, как
тот, кто причащался Пречестного Тела и
участвовал в такой Жертве, отправился в
диавольское место и впал в такое
преступление почему ты молчал, почему
терпел, почему не объявил священнику? И
тогда ты подвергнешься не малому наказанию.
Посему и я, хотя с прискорбием, не пожалею
наложить и тягчайшее наказание. Ибо,
гораздо лучше нам, испытав скорбь здесь,
избавиться от будущего осуждения, нежели
тому, кому мы стали бы льстить словами, быть
наказану тогда вместе с вами. Подлинно, не
благонадежно и не безопасно для нас —
покрывать это молчанием. Из вас каждый даст
отчет за себя самого, а я должен отвечать за
спасение всех. Посему я не перестану делать
и говорить все, — хотя бы нужно было
опечалить вас, хотя бы показаться тяжелым,
хотя бы несносным, — чтобы мне можно было
предстать пред тем страшным престолом, не
имея скверны или порока или нечто от
таковых (Еф. 5, 27). Да будет же молитвами
святых, чтобы уже развратившиеся скоро
обратились, а оставшиеся неповрежденными
еще более преуспели в чистоте и целомудрии,
дабы и вы достигали спасения, и мы
радовались, и Бог прославлялся ныне и
присно и в бесконечные веки веков. Аминь.
 
|
|
