Когда князь великий был на
месте, называемом Березуй, за двадцать три
поприща от Дона настал уже пятый день
месяца сентября - день памяти святого
пророка Захарии (в тот же день и убиение
предка Дмитрия - князя Глеба Владимировича),
и прибыли двое из его сторожевой заставы, Петр
Горский и Карп Олексин, привели знатного
языка из числа сановников царского двора.
Рассказывает тот язык: "Уже царь на Кузьмине
гати стоит, но не спешит, поджидает Ольгерда
Литовского да Олега Рязанского;
руководствуясь сведениями, полученными от
Олега, о твоих сборах царь не ведает и
встречи тобою не ожидает; через три же дня
должен быть на Дону". Князь великий
спросил его силе царской, и тот ответил: "Несчетное
множество войск его сила, никто их не сможет
перечесть".
Князь же великий стал совещаться с братом
своим и со вновь обретенною братьею, с
литовскими князьями: "Здесь ли и дальше
останемся или Дон перейдем?" Сказали ему
Ольгердпвичи: "Если хочешь твердого
войска, то прикажи за Дон перейти, чтобы не
было ни у одного мысли об отступлении; о
великой же силе врага не раздумывай, ибо не
в силе бог, но в правде: Ярослав, перейдя
реку, Святополка победил, прадед твой, князь
великий Александр, Неву-реку перейдя,
короля победил, и тебе, призывая бога
следует то же сделать. И если разобьем врага,
то все спасемся, если же погибнем, то все
общую смерть примем - от князей и до простых
людей Тебе же, государю великому князю, ныне
нужно забыть о смерти, смелыми словами речь
говорить, чтобы от тех речей укрепилось
войско твое: мы ведь видим, какое великое
множество избранных витязей в войске твоем".
И князь великий приказал войску всему
через Дон переправляться.
А в это время разведчики поторапливают,
ибо приближаются поганые татары. И многие
сыны русские возрадовались радостью
великую, чая желанного своего подвига, о
котором еще на Руси мечтали.
А за многие дни множество волков
стекалось на место то, завывая страшно,
беспрерывно все ночи, предчувствуя грозу
великую. У храбрых людей в войсках сердца
укрепляются, другие же люди в войсках, ту
прослышав грозу, совсем приуныли: ведь
небывалая рать собралась, безумолчно
перекликаются, и галки своим языком говорят,
и орлы, во множестве с устья Дона слетевшись,
по воздуху паря, клекчут, и многие звери
свирепо воют, ожидая того дня грозного,
богом предопределенного, в который должны
лечь тела человеческие: такое будет
кровопролитие, будто вода морская. От того-то
страха и ужаса великие деревья
преклоняются и трава расстилается".
Многие люди из обоих войск печалятся,
предвидя свою смерть.
Начали же поганые половцы в великом
унынии сокрушаться о конце своей жизни,
потому что если умрет нечестивый, то
исчезнет память о нем с шумом. Правоверные
же люди еще и больше воссияют в радости,
ожидая уготованного им чаяния, прекрасных
венцов, о которых поведал великому князю
преподобный игумен Сергий.
Разведчики же поторапливают, ибо уже
близко поганые и всё приближаются. А в
шестом часу дня примчался Семен Мелик с
дружиной своей, а за ним гналось множество
татар: нагло гнались почти до нашего войска,
и лишь только русских увидев, возвратились
быстро к царю и сообщили ему, что князья
русские изготовились к бою у Дона. Ибо
божьим промыслом увидели великое множество
людей расставленных и сообщили царю: "Князей
русских войско вчетверо больше нашего
сборища". Тот же нечестивый царь,
распаленный дьяволом себе на пагубу,
вскричав вдруг, так заговорил: "Таковы
мои силы, и если не одолею русских князей, то
как возвращусь восвояси? Позора своего не
перенесу!" - и повелел поганым своим
половцам готовиться к бою.
Семен же Мелик поведал князю великому: "Уже
Мамай-царь на Гусин брод пришел, и одна
только ночь между нами, ибо к утру он дойдет
до Непрядвы. Тебе же, государю великому
князю, следует сейчас изготовиться, чтоб не
застали врасплох поганые".
Тогда начал князь великий Дмитрий
Иванович с братом своим, князем Владимиром
Андреевичем, и с литовскими князьями
Андреем и Дмитрием Ольгердовичами вплоть
до шестого часа полки расставлять. Некий
воевода пришел с литовскими князьями,
именем Дмитрий Боброк, родом из Волынской
земли, который знатным был полководцем,
хорошо он расставил полки, по достоинству,
как и где кому подобает стоять.
Князь же великий, взяв с собою брата
своего, князя Владимира, и литовских князей,
и всех князей русских, и воевод и взъехав на
высокое место, увидел образа святых, шитые
на христианских знаменах, будто какие
светильники солнечные, светящиеся в лучах
солнечных; и стяги их золоченые шумят,
расстилаясь как облаки, тихо трепеща,
словно хотят промолвить; богатыри же
русские стоят, и их хоругви, точно живые,
колышутся, доспехи же русских сынов будто
вода, что при ветре струится, шлемы
золоченые на головах их, словно заря
утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же
шлемов их, как пламя огненное, колышутся.
Горестно же видеть и жалостно зреть на
подобное русских собрание и устройство их,
ибо все единодушны, один за другого, друг за
друга хотят умереть, и все единогласно
говорят: "Боже, с высот взгляни на нас и
даруй православному князю нашему, как
Константину, победу, брось под ноги ему
врагов-амаликетян, как некогда кроткому
Давиду". Всему этому дивились литовские
князья, говоря себе: "Не было ни до нас, ни
при нас и после нас не будет такого войска
устроенного. Подобно оно Александра, царя
македонского, войску, мужеству подобны
Гедеоновым всадникам, ибо господь своей
силой вооружил их!"
Князь же великий, увидев свои полки
достойно устроенными, сошел с коня своего и
пал на колени свои прямо перед большого
полка черным знаменем, на котором вышит
образ владыки господа нашего Иисуса Христа,
и из глубины души стал взывать громогласно:
"О владыка-вседержитель! Взгляни
проницательным оком на этих людей, что
твоею десницею созданы и твоею кровью
искуплены от служения дьяволу.
Вслушайся, господи, в звучание молитв
наших, обрати лицо на нечестивых, которые
творят зло рабам твоим. И ныне, господи
Иисусе, молюсь и поклоняюсь образу твоему
святому, и пречистой твоей матери, и всем
святым, угодившим тебе, и крепкому и
необоримому заступнику нашему и молебнику
за нас, тебе, русский святитель, новый
чудотворец Петр! На милость твою надеясь,
дерзаем взывать и славить святое и
прекрасное имя твое, и отца и сына и святого
духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!"
Окончив молитву и сев на коня своего, стал
он по полкам ездить с князьями и воеводами и
каждому полку говорил: "Братья мои милые,
сыны русские, все от мала и до великого! Уже,
братья, ночь наступила, и день грозный
приблизился - в эту ночь бдите и молитесь,
мужайтесь и крепитесь, господь с нами,
сильный в битвах. Здесь оставайтесь, братья,
на местах своих, без смятения. Каждый из вас
пусть теперь изготовится, утром ведь уже
невозможно будет приготовиться: ибо гости
наши уже приближаются, стоят на реке на
Непрядве, у поля Куликова изготовились к
бою, и утром нам с ними пить общую чашу, друг
другу передаваемую, ее ведь, друзья мои, еще
на Руси мы возжелали. Ныне, братья, уповайте
на бога живого, мир вам пусть будет с
Христом, так как утром не замедлят на нас
пойти поганые сыроядцы".
Ибо уже ночь наступила светоносного
праздника Рождества святой богородицы.
Осень тогда затянулась и днями светлыми еще
радовала, была и в ту ночь теплынь большая и
очень тихо, и туманы от росы встали. Ибо
истинно сказал пророк: "Ночь не светла
для неверных, а для верных она
просветленная".
И сказал Дмитрий Волынец великому князю:
"Хочу, государь, в ночь эту примету свою
проверить" - а уже заря померкла. Когда
наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец,
взяв с собою великого князя только, выехал
на поле Куликово и, став между двумя
войсками и поворотясь на татарскую сторону,
услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто
торжища сходятся, будто город строится,
будто гром великий гремит; с тылу же войска
татарского волки воют грозно весьма, по
правой стороне войска татарского вороны
кличут и гомон птичий, громкий очень, а
полевой стороне будто горы шатаются - гром
страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди
крыльями плещут, небывалую грозу предвещая.
И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: "Слышим,
брат,- гроза страшная очень",- и светил
Волынец: "Призывай, княже, бога на помощь!"
И повернулся он к войску русскому - и была
тишина великая. Спросил тогда Волынец: "Видишь
ли что-нибудь, княже?" - тот же ответил: "Вижу:
много огненных зорь поднимается..." И
сказал Волынец: "Радуйся, государь,
добрые это знамения, только бога призывай и
не оскудевай верою!"
И снова сказал: "И еще у меня есть
примета проверить". И сошел с коня, и
приник к земле правым ухом на долгое время.
Поднявшись, поник и вздохнул тяжело. И
спросил князь великий: "Что там, брат
Дмитрий?" Тот же молчал и не хотел
говорить ему, князь же великий долго
понуждал его. Тогда он сказал: "Одна
примета тебе на пользу, другая же - к скорби.
Услышал я землю, рыдающую двояко: одна
сторона, точено какая-то женщина громко
рыдает о детях своих на чужом языке, другая
же сторона, будто какая-то дева вдруг
вскрикнула громко печальным голосом, точно
в свирель какую, так что горестно слышать
очень. Я ведь до этого много теми приметами
битв проверил, оттого и рассчитываю на
милость божию - молитвою святых
страстотерпцев Бориса и Глеба, родичей
ваших, и прочих чудотворцев, русских
хранителей, я жду поражения поганых татар. А
твоего христолюбивого войска много падет,
но, однако, твой верх, твоя слава будет".
Услышав это, князь великий прослезился и
сказал: "Господу богу все возможно: всех
нас дыхание в его руках!" И сказал Волынец:
"Не следует тебе, государю, этого войску
рассказывать, но только каждому воину
прикажи богу молиться и святых его
угодников призывать на помощь. А рано утром
прикажи им сесть на коней своих, каждому
воину, и вооружиться крепко и крестом
осенить себя: это ведь и есть оружие на
противников, которые утром свидятся с нами".
В ту же ночь некий муж, именем Фома Кацибей,
разбойник, поставлен был в охранение
великим князем на реке Чурове за мужество
его для верной охраны от поганых. Его
исправляя, бог удостоил его в ночь эту
видеть зрелище дивное. На высоком месте
стоя, увидел он облако, с востока идущее,
большое весьма, будто какие войска к западу
шествуют. С южной же стороны пришли двое
юношей, одетые в светлые багряницы, лица их
сияли, будто солнца, в обоих руках острые
мечи, и сказали предводителям войска: "Кто
вам велел истребить отечество наше, которое
нам господь даровал? И начали их рубить и
всех порубили, ни один из них не спасся. Тот
же Фома, с тех пор целомудрен и благоразумен,
уверовал в бога, а о том видении рассказал
наутро великому князю одному. Князь же
великий сказал ему: "Не говори того, друже,
никому",- и, воздев руки к небу, стал
плакать, говоря: "Владыко господи
человеколюбец! Молитв ради святых
мучеников Бориса и Глеба помоги мне, как
Моисею на амаликетян, и как старому
Ярославу на Святополка, и прадеду моему
великому князю Александру на
похвалявшегося короля римского,
пожелавшего разорить отечество его. Не по
грехам же моим воздай мне, но излей на нас
милость свою, простри на нас милосердие
свое, не дай нас в осмеяние врагам нашим,
чтобы не издевались над нами враги наши, не
говорили страны неверных: "Где же бог, на
которого они так надеялись" Но помоги,
господи, христианам, ими ведь славятся имя
твое святое!"
И отослал князь великий брата своего,
князя Владимира Андреевича, вверх по Дону в
дубраву, чтобы там затаился полк его, дав
ему лучших знатоков из своей свиты, удалых
витязей, твердых воинов. А еще с ним
отправил знаменитого своего воеводу
Дмитрия Волынского и других многих.
Когда же настал, месяца сентября в восьмой
день, великий праздник Рождества святой
богородицы, на рассвете в пятницу, когда
всходило солнце и туманное утро было,
начали христианские стяги развеваться и
трубы боевые во множестве звучать. И вот уже
русские кони взбодрились от звука трубного,
и каждый воин идет под своим знаменем. И
радостно было видеть полки, выстроенные по
совету твердого воеводы Дмитрия Боброка
Волынца.
Когда же наступил второй час дня, начали
звуки труб у обоих войск возноситься, но
татарские трубы словно онемели, а русские
трубы загремели громче. Полки же еще не
видят друг друга, ибо утро было туманное. А в
это время, братья, земля стонет страшно,
грозу великую предрекая на восток вплоть до
моря, а на запад до самого Дуная, и огромное
то поле Куликово прогибается, а реки
выступали из берегов своих, ибо никогда не
было стольких людей на месте том.
Когда же князь великий пересел на лучшего
коня, поехал по полкам и говорил в великой
печали сердца своего, то слезы потоками
текли из очей его: "Отцы и братья мои,
господа ради сражайтесь и святых ради
церквей и веры ради христианской, ибо эта
смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и
ни о чем, братья, земном не помышляйте, не
отступим ведь, и тогда венцами победными
увенчает нас Христос-бог и спаситель душ
наших".
Укрепив полки, снова вернулся под свое
знамя черное, и сошел с коня, и на другого
коня сел, и сбросил с себя одежду царскую, и
в другую оделся. Прежнего же коня своего
отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду
на него воздел, ибо любил его сверх меры, и
знамя свое черное повелел оруженосцу
своему над Бренком держать. Под тем
знаменем и убит был вместо великого князя.
Князь же великий стал на месте своем, и,
сняв с груди своей живоносный крест, на
котором были изображены страдания Христовы
и в котором находился кусочек живоносного
древа, восплакал горько и сказал: "Итак,
на тебя надеемся, живоносный господен крест,
в том же виде явившийся греческому царю
Константину, когда он вышел на бой с
нечестивыми, и чудесным твоим видом победил
их. Ибо не могут поганые нечестивые половцы
твоему образу противостоять; так, господи, и
покажи милость свою на рабе твоем!"
В это же время пришел к нему посланный с
грамотами от преподобного старца игумена
Сергия, а грамотах написано: "Великому
князю, и всем русским князьям, и всему
православному войску - мир и благословение!"
Князь же великий, прослушав писание
преподобного старца и расцеловав посланца
с любовью, тем письмом укрепился, точно
какими-нибудь твердыми бронями. А еще дал
посланный старец от игумена Сергия хлебец
пречистой богородицы, князь же великий
принял хлебец святой и простер руки свои,
вскричав громогласно: "О великое имя все
святой троицы, о пресвятая госпожа
богородица, помоги нам молитвами той
обители и преподобного игумена Сергия;
Христе боже, помилуй и спаси души наши!"
И сел на лучшего своего коня, и, взяв копье
свое и палицу железную, выехал из рядов,
хотел раньше всех сам сразиться с погаными
от великой печали души своей, за свою
великую обиду, за святые церкви и веру
христианскую. Многие же русские богатыри,
удержав его, помешали ему сделать это,
говоря: "Не следует тебе, великому князю,
прежде всех самому в бою биться, тебе
следует в стороне стоять и на нас смотреть,
а нам нужно биться и мужество свое и
храбрость перед тобой показать: если тебя
господь спасет милостью своею, то ты будешь
знать, кого чем наградить. Мы же готовы все в
этот день головы свои положить за тебя,
государь, и за святые церкви, и за
православное христианство. Ты же должен,
великий князь, рабам своим, насколько кто
заслужит своей головой, память сотворить,
как Леонтий-царь Федору Тирону, в книге
соборные записать наши имена, чтобы помнили
русские сыны, которые после нас будут. Если
же тебя одного погубим, то от кого нам и
ждать, что по нас поминание устроит? Если
все спасемся, а тебя одного оставим, то
какой нам успех? И будем как стадо овечье, не
имеющее пастыря: влачится оно по пустыне, а
набежавшие дикие волки рассеят его, и
разбегутся овцы кто куда, Тебе, государь,
следует себя спасти, да и нас".
Князь же великий прослезился и сказал: "Братья
мои милые, русские сыны, доброй вашей речи я
не могу ответить, а только благодарю вас,
ибо вы воистину благие рабы божьи. Ведь
хорошо вы знаете о мучении Христова
страстотерпца Арефы. Когда его мучили и
приказал царь вести его перед народом и
мечом зарубить, доблестные его друзья, один
перед другим торопясь, каждый из них свою
голову палачу под меч преклонял вместо
Арефы, вождя своего, понимая славу поступка
своего. Арефа же, вождь, сказал воинам своим:
"Так знайте, братья мои, у земного царя не
я ли больше вас почтен был, земную славу и
дары приняв? Так и ныне впереди идти
подобает мне также к небесному царю, голове
моей следует первой отсеченной быть, а
точнее сказать - увенчанной". И, подступив,
палач отрубил голову его, а потом и воинам
его отсек головы. Так же и я, братья. Кто
больше меня из русских сынов почтен был и
благое беспрестанно принимал от господа? А
ныне зло нашло на меня, неужели не смогу я
претерпеть: ведь из-за меня одного это все и
воздвиглось. Не могу видеть вас,
побеждаемых, и все, что последует, не смогу
перенести, потому и хочу с вами ту же общую
чашу испить и тою же смертью погибнуть за
святую веру христианскую! Если умру - с вами,
если спасусь - с вами!"
И вот уже, братья, в то время полки ведут:
передовой полк ведет Дмитрий Всеволодович
да брат его, князь Владимир Всеволодович, а
с правой руки полк ведет Микула Васильевич
с коломенцами, а с левой руки полк ведет
Тимофей Волуевич с костромичами. Многие же
полки поганых бредут со всех сторон: от
множества войска нет им места, где сойтись.
Безбожный царь Мамай, выехав на высокое
место с тремя князьями, следит за людским
кровопролитием.
Уже близко друг к другу подходят сильные
полки, и тогда выехал злой печенег из
большого войска татарского, перед всеми
доблестью похваляясь, видом подобен
древнему Голиафу: пяти сажен высота его и
трех сажен ширина его. И увидел его
Александр Пересвет, монах, который был в
полку Владимира Всеволодовича, и, выступив
из рядов, сказал: "Этот человек ищет
подобного себе, я хочу с ним переведаться!"
И был на голове его шлем, как у архангела,
вооружен же он схимою по велению игумена
Сергия. И сказал: "Отцы и братья, простите
меня, грешного! Брат мой, Андрей Ослябя, моли
бога за меня! Чаду моему Якову - мир и
благословение!" - бросился на печенега и
добавил: "Игумен Сергий, помоги мне
молитвою!" Печенег же устремился
навстречу ему, и христиане все воскликнули:
"Боже, помоги рабу своему!" И ударились
крепко копьями, едва земля не проломилась
под ними, и свалились оба с коней на землю и
скончались.
Увидев, что настал третий час дня, князь
великий произнес: "Вот уже гости наши
приблизились и передают друг другу
круговую чашу, что первые уже испили ее, и
возвеселились, и уснули, ибо уже время
пришло и час настал храбрость свою каждому
показать". И стегнул каждый воин своего
коня, и воскликнули все единогласно: "С
нами
бог!" - и еще: "Боже христианский, помоги
нам!",- а поганые татары своих богов стали
призывать.
И сошлись грозно обе силы великие, твердо
сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не
только от оружия, но и от ужасной тесноты
под конскими копытами испускали дух, ибо
невозможно было вместиться всем на том поле
Куликове: было поле то тесное между Доном и
Мечею. На том ведь поле сильные войска
сошлись, из них выступали кровавые зори, а в
них трепетали сверкающие молнии от блеска
мечей. И был треск и гром великий от
преломленных копий и от ударов мечей, так
что нельзя было в этот горестный час никак
обозреть то свирепое побоище. Ибо в один
только час, в мановение ока, сколько тысяч
погибло душ человеческих, созданий божьих!
Воля господня свершается: час, и третий, и
четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются
неослабно христиане с погаными половцами.
Когда же настал седьмой час дня, по
божьему попущению и за наши грехи начали
поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей
многие перебиты, богатыри же русские, и
воеводы, и удалые люди, будто деревья
дубравные, клонятся к земле под конские
копыта: многие сыны русские сокрушены. И
самого великого князя ранили сильно, и с
коня его сбросили, он с трудом выбрался с
поля, ибо не мог уже биться, и укрылся в чаще
и божьею силою сохранен был. Много раз стяги
великого князя подсекали, но не истребили
их божьей милостью, они еще больше
утвердились.
Это мы слышали от верного очевидца,
который находился в полку Владимира
Андреевича; он поведал великому князю,
говоря: "В шестой час этого дня видел я,
как над вами разверзлось небо, из которого
вышло облако, будто багряная заря над
войском великого князя, скользя низко.
Облако же то было наполнено руками
человеческими, и те руки распростерлись над
великим полком как бы проповеднически или
пророчески. В седьмой час дня облако то
много венцов держало и опустило их на
войско, на головы христиан".
Поганые же стали одолевать, а
христианские полки поредели - уже мало
христиан, а все поганые. Увидев же такую
погибель русских сынов, князь Владимир
Андреевич не смог сдержаться и сказал
Дмитрию Волынцу: "Так какая же польза в
стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому
нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все
русские сыны, жестоко погибают от поганых,
будто трава клонится!" И ответил Дмитрий:
"Беда, княже, велика, но еще не пришел наш
час: начинающий раньше времени вред себе
принесет; ибо колосья пшеничные
подавляются, а сорняки растут и буйствуют
над благо рожденными. Так что немного
потерпим до времени удобного и в тот час
воздадим по заслугам противникам нашим.
Ныне только повели каждому воину богу
молиться прилежно и призывать святых на
помощь, и с этих пор снизойдет благодать
божья и помощь христианам". И князь
Владимир Андреевич, воздев руки к небу,
прослезился горько и сказал: "Боже, отец
наш, сотворивший небо и землю, помоги народу
христианскому! Не допусти, господи,
радоваться врагам нашим над нами, мало
накажи и много помилуй, ибо милосердие твое
бесконечно!" Сыны же русские в его полку
горько плакали, видя друзей своих,
поражаемых погаными, непрестанно
порывались в бой, словно званые на свадьбу
сладкого вина испить. Но Волынец запретил
им это, говоря: "Подождите немного, буйные
сыны русские, наступит ваше время, когда вы
утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!"
И вот наступил восьмой час дня, когда
ветер южный потянул из-за спины нам, и
воскликнул Волынец голосом громким: "Княже
Владимир, наше время настало и час удобный
пришел!" - и прибавил: "Братья моя,
друзья, смелее: сила святого духа помогает
нам!"
Соратники же друзья выскочили из дубравы
зеленой, словно соколы испытанные
сорвались с золотых колодок, бросились на
бескрайние стада откормленные, на ту
великую силу татарскую; а стяги их
направлены твердым воеводою Дмитрием
Волынцем: и были они, словно Давидовы отроки,
у которых сердца будто львиные, точно лютые
волки на овечьи стада напали и стали
поганых татар сечь немилосердно.
Поганые же половцы увидели свою погибель,
закричали на своем языке, говоря: "Увы,
нам, Русь снова перехитрила; младшие с нами
бились, а лучшие все сохранились!" И
повернули поганые, и показали спины, и
побежали. Сыны же русские, силою святого
духа и помощью святых мучеников Бориса и
Глеба, разгоняя посекли их, точно лес
вырубали - будто трава под косой ложится за
русскими сынами под конские копыта. Поганые
же на берегу кричали, говоря: "Увы нам,
чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко - и
в ад сошел ты!" И многие раненые наши, и те
помогали, посекая поганых без милости: один
русский сто поганых гонит.
Безбожный же царь Мамай, увидев свою
погибель, стал призывать богов своих:
Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса и
великого своего пособника Магомета. И не
было ему помощи от них, ибо сила святого
духа, точно огонь, ожигает их.
И Мамай, увидев новых воинов, что, будто
лютые звери, скакали и разрывали врагов, как
овечье стадо, сказал своим: "Бежим, ибо
ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы
головы свои унесем!" И тотчас побежал
поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину
моря, скрежеща зубами своими, плача горько,
говоря: "Уже нам, братья, в земле своей не
бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих
не видать, ласкать нам сырую землю, целовать
нам зеленую мураву, и с дружиной своей уже
нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!"
И многие погнались за ними и не догнали,
потому что кони их утомились, а у Мамая
свежи кони его, и ушел он от погони.
И это все случилось милостью бога
всемогущего и пречистой матери божьей и
молением и помощью святых страстотерпцев
Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибей-разбойник,
когда в охраненье стоял, как уже написано
выше. Некоторые же гнались за татарами и,
всех добив, возвращались, каждый под свое
знамя.
Князь же Владимир Андреевич стал на поле
боя под черным знаменем. Страшно, братья,
зреть тогда, и жалостно видеть и горько
взглянуть на человеческое кровопролитие:
как морское пространство, а трупов
человеческих - как сенные стога: быстрый
конь не может скакать, и в крови по колено
брели, а реки три дня кровью текли.
Князь же Владимир Андреевич не нашел
брата своего, великого князя, на поле, но
только литовских князей Ольгердовичей, и
приказал трубить в сборные трубы. Подождал
час и не нашел великого князя, начал плакать
и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не
сыскал, и говорил всем: "Братья мои,
русские сыны, кто видел или кто слышал
пастыря нашего и начальника?" И добавил:
"Если пастух погиб - и овцы разбегутся.
Для кого эта честь будет, кто победителем
сейчас предстанет?"
И сказали литовские князья: "Мы думаем,
что жив он, но ранен тяжело; что, если среди
мертвых трупов лежит?" Другой же воин
сказал: "Я видел его в седьмом часу твердо
бьющимся с погаными палицею своею". Еще
один сказал: "Я видел его позже того:
четыре татарина напали на него, он же твердо
бился ними". Некий князь, именем Стефан
Новосильский, тот сказал: "Я видел его
перед самым твоим приходом, пешим шел он с
побоища, израненный весь. Оттого не мог я
ему помочь, что преследовали меня три
татарина и милостью божьей едва от них
спасся, а много зла от них принял и очень
измучился".
Князь же Владимир сказал: "Братья и
други, русские сыны, если кто в живых брата
мого сыщет, тот воистину первым будет средь
нас!" И рассыпались все по великому,
могучему и грозному полю боя, ищучи победы
победителя. И некоторые набрели на убитого
Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и
в шлеме, что ему дал князь великий; другие же
набрели на убитого князя Федора Семеновича
Белозерского, сочтя его за великого князя,
потому что похож был на него.
Два же каких-то воина отклонились на
правую сторону в дубраву, один именем Федор
Сабур, а другой Григорий Холопищев, оба
родом костромичи. Чуть отошли от места
битвы - и набрели на великого князя,
избитого и израненного всего и утомленного,
лежал он в тени срубленного дерева
березового. И увидели его и, слезши с коней,
поклонились ему. Сабур же тотчас вернулся
поведать о том князю Владимиру и сказал: "Князь
великий Дмитрий Иванович жив и царствует
вовеки!"
Все князья и воеводы, прослышав об этом,
быстро устремились и пали в ноги ему, говоря:
"Радуйся, князь наш, подобный прежнему
Ярославу, новый Александр, победитель
врагов: победы этой честь тебе принадлежит!"
Князь же великий едва проговорил: "Что
там,- поведайте мне". И сказал князь
Владимир: "Милостью божьей и пречистой
его матери, помощью и молитвами сродников
наших святых мучеников Бориса и Глеба, и
молитвами русского святителя Петра, и
пособника нашего и вдохновителя игумена
Сергия,- тех всех молитвами враги наши
побеждены, мы же спаслись".
Князь великий, слыша это, встал и сказал:
"Сей день сотворил господь, возрадуемся и
возвеселимся, люди!" И еще сказал: "В
сей день господен веселитесь, люди! Велик ты,
господи, и дивны дела твои все: вечером
вселится плач, а наутро - радость!" И
добавил: "Благодарю тебя, господи боже
мой, и почитаю имя твое святое за то, что не
отдал нас врагам нашим и не дал похвалиться
тем, кто замыслил на меня злое: так суди их,
господи, по делам их, я же, господи, надеюсь
на тебя!"
И привели ему коня, и, сев на коня и выехав
на великое, страшное и грозное место битвы,
увидел войска своего убитых очень много, а
поганых татар вчетверо больше того убитых,
и, обратясь к Волынцу, сказал: "Воистину,
Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает
тебе всегда воеводою быть".
И поехал с братом своим и с оставшимися
князьями и воеводами по месту битвы,
восклицая от боли сердца своего и слезами
обливаясь, и так сказал: "Братья, русские
сыны, князья, и бояре, и воеводы, и слуги
боярские! Судил вам господь бог такою
смертью умереть. Положили вы головы свои за
святые церкви и за православное
христианство". И немного погодя подъехал
к месту, на котором лежали убитые вместе
князья белозерские: настолько твердо
бились, что один за другого погибли. Тут же
поблизости лежал убитый Михаил Васильевич;
став же над ними, любезными воеводами, князь
великий начал плакать и говорить: "Братья
мои князья, сыны русские, если имеете
смелость пред богом, помолитесь за нас,
чтобы вместе с вами нам у господа бога быть,-
ибо знаю, что послушает вас бог!"
И дальше поехал, и нашел своего наперсника
Михаила Андреевича Бренка, а около него
лежит стойкий страж Семен Мелик, поблизости
от них Тимофей Волуевич убитый. Став же над
ними, князь великий прослезился и сказал:
"Брат мой возлюбленный, из-за сходства со
мною убит ты. Какой же раб так может
господину служить, как этот, ради меня сам
на смерть добровольно грядущий! Воистину
древнему Авису подобен, который был в
войске Дария Персидского и так же, как ты,
поступил". Так как лежал тут и Мелик,
сказал князь над ним: "Стойкий мой страж,
крепко охраняем был я твоею стражею".Приехал и на другое место, увидел Пересвета-монаха,
а перед ним лежит поганый печенег, злой
татарин, будто гора, и тут же вблизи лежит
знаменитый богатырь Григорий Капустин.
Повернулся князь великий к своим и сказал:
"Видите, братья, зачинателя своего, ибо
этот Александр Пересвет, пособник наш,
благословенный игуменом Сергием, и победил
великого, сильного, злого татарина, от
которого испили бы многие люди смертную
чашу".
И отъехав на новое место, повелел он
трубить в сборные трубы, созывать людей.
Храбрые же витязи, достаточно испытав
оружие свое над погаными татарами, со всех
сторон бредут на трубный звук. Шли весело,
ликуя, песни пели: те пели богородичные,
другие - мученические, иные же - псалмы,- все
христианские песни. Каждый воин идет,
радуясь, на звук трубы.
Когда же собрались все люди, князь великий
стал посреди них, плача и радуясь: об убитых
плачет, а о здравых радуется. Говорил же:
братья мои, князья русские, и бояре
поместные, и служилые люди всей земли!
Подобает вам так служить, а мне - по
достоинству восхвалять вас. Если же
сбережет меня господь и буду на своем
престоле, на великом княжении в граде
Москве, тогда по достоинству одарю вас.
Теперь же вот что сделаем: каждый ближнего
своего похороним, чтобы не попали зверям на
съедение тела христианские".
Стоял князь великий за Доном на поле боя
восемь дней, пока не отделили христиан от
нечестивых. Тела христиан в землю погребли,
нечестивых тела брошены были зверям и
птицам на растерзание.
И сказал князь великий Дмитрий Иванович:
"Сосчитайте, братья, скольких воевод нет,
скольких служилых людей". Говорит боярин
московский, именем Михаил Александрович, а
был он в полку у Микулы у Васильевича,
счетчик был гораздый: "Нет у нас, государь,
сорока бояр московских, да двенадцати
князей Белозерских да тринадцати бояр -
посадников новгородских, да пятидесяти
бояр Новгорода Нижнего, да сорока бояр
серпуховских, да двадцати бояр
переяславских, да двадцати пяти бояр
костромских, да тридцати пяти бояр
владимирских, да пятидесяти бояр
суздальских, да сорока бояр муромских, да
тридцати трех бояр ростовских, да двадцати
бояр дмитровских, да семидесяти бояр
Можайских, да шестидесяти бояр
звенигородских, да пятнадцати бояр
угличских, да двадцати бояр галичских, а
младшим дружинникам и счета нет; но только
знаем: погибло у нас дружины всей двести
пятьдесят тысяч и три тысячи, а осталось у
нас дружины пятьдесят тысяч".
И сказал князь великий: "Слава тебе,
высший творец, царь небесный, милостивый
Спас, что помиловал нас, грешных, не отдал в
руки врагов наших, поганых сыроядцев. А вам,
братья, князья, и бояре, и воеводы, и младшая
дружина, русские сыны, суждено место между
Доном и Непрядвой, на поле Куликове, на
речке Непрядве. Положили вы головы свои за
землю Русскую, за веру христианскую.
Простите меня, братья, и благословите в сей
жизни и в будущей!" И плакал долгое время,
и сказал князьям и воеводам своим: "Поедем,
братья, в свою землю Залесскую, к славному
граду Москве, вернемся в свои вотчины и
дедины: чести мы себе добыли и славного
имени!"
Поганый же Мамай тогда побежал с побоища,
и достиг города Кафы, и, утаив свое имя,
вернулся в свою землю, не желая стерпеть,
видя себя побежденным, посрамленным и
поруганным. И снова гневался, сильно ярясь,
и еще зло замышляя на Русскую землю, словно
лев рыкая и будто неутолимая ехидна. И,
собрав оставшиеся силы свои, снова хотел
изгоном идти на Русскую землю. И когда он
так замыслил, внезапно пришла к нему весть,
что царь по имени Тохтамыш с востока, из
самой Синей Орды, идет на него. И Мамай,
который изготовил войско для похода на
Русскую землю, с тем войском пошел против
Тохтамыша. И встретились на Калке, и был
между ними бой большой. И царь Тохтамыш,
победив царя Мамая, прогнал его. Мамаевы же
князья, и союзники, и есаулы, и бояре били
челом Тохтамышу, и принял тот их, и захватил
Орду, и сел на царстве. Мамай же убежал снова
в Кафу один; утаив свое имя, скрывался здесь,
и опознан был каким-то купцом и тут убит он
был фрягами; и так зло потерял жизнь свою. Об
этом же кончим здесь.
Ольгерд же Литовский, прослышав, князь
великий Дмитрий Иванович победил Мамая,
возвратился восвояси со стыдом велик. Олег
же Рязанский, узнав, что хочет князь великий
послать на него войско, испугался и убежал
из своей вотчины с княгинею и с боярами;
рязанцы же били челом великому князю, и
князь великий посадил в Рязани своих
наместников.