СИНКЛИТ
Именно эти люди вывели на авансцену истории новых временщиков. Момент был выбран психологически верно: шестнадцатилетний царь остался один на пепелище своей столицы, перед лицом мятежной толпы, среди коварных придворных, которым он не мог доверять. Неизвестно, что сделал Адашев, чтобы стать из простого постельничего близким советником государя, зато Сильвестр проявил себя в полной мере. Он появился на фоне пожара "с подъятым перстом, с видом пророка", напугал впечатлительного и набожного Иоанна Судом Божиим, "представил ему даже какие-то страшные видения, потряс душу и сердце, овладел воображением и умом юноши" (1). С этого времени царь оказался под неусыпной опекой Сильвестра. Тогда же к царю был "случайно" приближен Адашев. Два "разночинца", якобы невзначай встретившиеся у тропа, организовали дуумвират и стали править страной, подбирая помощников по своему вкусу. Но гордые Рюриковичи на этот раз спокойно взирали на пополнение администрации людьми незнатного происхождения. Многие историки указывали на совпадение интересов "дуумвирата" и удельных князей, но считали, что это "противоестественное объединение" сложилось в результате случайных политических подвижек. По Валишевскому. Сильвестр и Адашев "после некоторых колебаний... примкнули к оппозиционному лагерю, где пытались составить свою группу, в которой присваивали руководящую роль. Они были предметом горячей защиты со стороны Курбского. Это устраняет сомнения в действительной политической роли Сильвестра и Адашева" (2). На самом деле все было проще. Выше упоминалось о старых связях временщиков с князем Владимиром Старицким и е Курбским. Эти аристократы были основными противниками державной политики Иоанна на протяжении многих лет. Новые любимцы царя не играли самостоятельной роли, но были послушными марионетками этих людей, о чем свидетельствует проводимая дуумвиратом политика. Войдя во власть, Сильвестр оказался не смиренным иереем, а "ловким царедворцем с повадками пророка и претензиями на чудотворение" (3). Он и "подобный земному ангелу" (4) Адашев оттеснили на задний план важнейший орган государственной власти - Боярскую Думу. Властолюбцы поработали так обстоятельно, что с 1551 г. Дума прекратила проводить регулярные заседания (5). Реальную власть в стране все больше и больше забирала бывшая оппозиция, неожиданно превратившаяся в личный совет царя - "синклит" под номинальным главенством временщиков. С "легкой руки" Курбского этот совет известен в истории под южнорусским названием "Избранная Рада". В нее вошли представители высшей знати: князья Дм. Курлятов (Курлятев), А. Курбский. Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый, Шереметевы, Михаил, Владимир и Лев Морозовы, Семен Лобанов-Ростовский (6). "Без совещания с этими людьми Иван не только ничего не устраивал, но даже не смел мыслить. Сильвестр до такой степени напугал его, что Иван не делал шагу, не спросив у него совета; Сильвестр вмешивался даже в его супружеские отношения. При этом опекуны Ивана старались, по возможности, вести дело так, чтобы он не чувствовал тягости опеки и ему бы казалось, что он по-прежнему самодержавен" (7), - писал Костомаров. Синклит сумел ввести серьезные, в том числе и законодательные, ограничения самодержавной власти. Избранная Рада вела государственные дела втайне от царя; лишила Иоанна права жаловать боярский сан и присвоила это право себе; самовольно и в нарушение прежних законов раздавала звания и вотчины, покупая, таким образом, новых сторонников, наполняя ими администрацию и настраивая против царя (8). Конечно, политическое положение Иоанна, особенно в первые годы правления дуумвирата, было весьма зависимым. Но Костомаров, без сомнения, преувеличивал, когда писал о том, что царь не смел и мыслить без ведома Сильвестра. Государь имел свой взгляд на сущность государственной власти и просто не спешил ознакомить с ним временщиков, не без основания опасаясь их сильных и многочисленных сторонников. Однако, и царь уже не был одинок. 8 сентября 1549 года ему был подан проект реформ И. С. Пересветова. Автор критиковал засилье бояр и отсутствие законности и выражал надежду, что "грозный и мудрый царь" будет управлять независимо от вельмож, на благо всего государства, а не касты аристократов (9). В противовес политике Сильвестра-Адашева, выражавшей интересы удельных князей, предложенные Пересветовым преобразования способствовали укреплению державы. Таким образом, в начале 50-х годов XVI века Россия оказалась на политическом распутье. С одной стороны, Иоанн стремился к сохранению и укреплению сильного централизованного государства. Для этого царь использовал созданную им и его сподвижниками теорию самодержавной власти. По Платонову, самодержавие опиралось "на сознание народной массы, которая видела в царе... выразителя народного единства и символ национальной независимости" (10). В то же время эта власть независима "от каких бы то ни было частных авторитетов и сил в стране" (11). Исходя из этого, можно сказать, что самодержавная власть была одновременно демократической и абсолютной и выражала общенациональные интересы. Идеологии самодержавия противоречило мировоззрение удельных князей, пытавшихся установить в стране олигархическое правление, при котором царь был бы "первым среди равных". К чему приводит такая политическая конструкция, можно видеть на печальном примере Речи Посполитой, скончавшейся в результате раздела между Россией, Пруссией и Австрией. Победи в XVI веке боярская "точка зрения" и через 200 лет вместо Польши делили бы Русь. Иоанн, отвергая претензии удельных князей, уничтожая их вотчинные привилегии и законодательно ровняя их с поместным дворянством, защищал не право на личный произвол, а принцип единовластия как основание государственного порядка. Избранная Рада стремилась ограничить самодержавие не в пользу государственных учреждений (например, Думы, что было бы еще полбеды), а в пользу удельных князей, то есть вела антинациональную, сепаратистскую политику. В связи с этим Платонов делает вывод: "Нет сомнения, что "Избранная Рада" пыталась захватить правление в свои руки и укрепить свое влияние на дела рядом постановлений и обычаев, неудобных для московских самодержцев. Она вела княжескую политику и должна была прийти в острое столкновение с государем, которое и началось в 1553 г." (12). Иоанн мужал, набирался житейского и государственного опыта. В октябре 1552 года он стал отцом и, одновременно, победителем Казанского ханства. Тогда же он впервые ослушался временщиков, пытавшихся задержать его на всю зиму в разоренной Казани, вдали от столицы и новорожденного сына. В марте 1553 г. вернувшийся против воли "синклита" в Москву Иоанн неожиданно заболел, причем настолько серьезно, что, придя в сознание после первого приступа болезни, потребовал немедленно принести присягу наследнику. Десять из двенадцати членов верной Боярской Думы присягнули безоговорочно. Однако, "Избранная Рада" высказалась за воцарение двоюродного брата царя - князя Владимира Андреевича Старицкого (13). Многие бояре, сказавшись больными, вовсе не пришли во дворец, другие прямо отказались присягнуть младенцу-царевичу. Во главе "отказчиков" стоял Владимир Старицкий (14), и открыто перешедшие на его сторону князья П. Щенятев, И. И. Пронский. С. Лобанов-Ростовский. Д. И. Немой, И. М. Шуйский, П. С. Серебряный, С. Микулинский и братья Булгаковы (15). Заодно с мятежниками оказался и отец временщика Федор Адашев. Умирающий Иоанн с горечью видел, что повторяется трагедия его раннего детства. Как некогда сам Грозный, его сын Дмитрий может остаться сиротой среди враждебного боярского окружения, ему угрожает сильный соперник - князь Владимир, который ни перед чем не остановится в борьбе за престол Царь обращается за поддержкой к "добродетельному" Сильвестру и "ангелоподобному" Адашеву, но тщетно. Временщики, хотя и присягнули законному наследнику, но в боярских спорах у изголовья больного царя соблюдали молчаливый нейтралитет. А мятежники уже строили планы конкретных действий. Сам Старицкий князь и его мать, княгиня Ефросиния, собрали в Москве своих служилых людей и "детей боярских" и начали срочно выплачивать им жалованье, "подкупая вельмож и воинов на измену" (16). Верные царю бояре заняли оборону у дверей, за которыми лежал государь. Противостояние достигло апогея. Царь умолял преданных ему князей Мстиславского и Воротынского в случае его смерти спасти наследника любой ценой, даже, если понадобится, бежать с ним за рубеж. К утру кризис миновал и царь почувствовал себя лучше. Число сторонников маленького царевича сразу заметно увеличилось. Владимир Андреевич прекратил вербовку наемников и поспешил во дворец "все объяснить" брату, Охрана остановила его у дверей. Вчерашние союзники благоразумно молчали, Только старый друг Сильвестр встал на защиту неудачливого претендента на престол. Остальные замерли в ожидании грозы. Но выздоровевший царь всех простил, считая месть чувством, недостойным монарха, а многие отступники вскоре даже получили повышение по службе (17). Большинство историков считают, что царь затаил в душе злобу и более десяти лет ждал отмщения. На это можно возразить, что у Грозного были поводы для мести намного раньше. Летом 1554 года попытался бежать в Литву, но был схвачен князь С. Лобанов-Ростовский, активный участник всевозможных политических интриг и видный член "Избранной Рады". Он сам и вся его обширная родня - князья Ростовские. Лобановы и Приимковы - собирались отдаться в подданство польскому королю и вступили с ним в переписку, чтобы обсудить условия измены (18). Сначала князь Семен пытался отговориться своим "скудоумством". но, в конце концов, признался, что "как и многие бояре был против присяги царевичу Дмитрию и за то, чтобы наследником престола стал Владимир Андреевич. Бежать же надумал, так как испугался, что не .удастся "это дело укрыть" (19). Если бы царю нужен был повод, чтобы разделаться с ослушниками, то лучшего и искать не стоило: на следствии были названы все имена и раскрыты все обстоятельства дела. Тем более что незадолго до этого умер при очень загадочных обстоятельствах маленький Димитрий. Потеря первенца могла пробудить в сердце Иоанна "дремлющую" месть. Будучи таким "жестоким тираном", каким пытаются его представить, что сделал бы Грозный со злоумышленниками? Как отомстил бы он изменнику Ростовскому? И даже вообразить невозможно ужасные подробности той казни, какой удостоил бы царь своего коварного брата! Казнить Лобанова-Ростовского государь имел законное право: боярский суд приговорил перебежчика к смерти (20). Но реальный, не книжный Иоанн был милосерден. Он помиловал провинившегося князя и отправил не на плаху, а в Белоозеро - место ссылки знатных особ, где они могли неплохо устроиться, жить с семьями и множеством слуг, как. например, жил князь Владимир Воротынский (21). Остальные участники заговора не испытали никаких неприятностей и остались на своих высоких постах. Двоюродного брата, князя Старицкого, царь не только не покарал, но и в сердце своем не затаил ничего против него, что лучше всего подтверждается следующим фактом: в 1554 году Иоанн составил завещание, по которому Владимир Андреевич назначался, в случае смерти государя, правителем при малолетнем наследнике престола (22). Мы видим, что прощение было полным и безоговорочным - царь доверял покаявшемуся брату самое цепное из того, что имел: престол и наследника. Но Сильвестр и Адашев уже никогда не вернули расположения государя. Вопреки заверениям многих историков, временщики не были бескорыстными радетелями о народном благоденствии. Их ставленники по всей Руси обложили посадских людей такими поборами и штрафами, что народ не выдержал и повсеместно взбунтовался. Правительство реформаторов ответило репрессиями. В 1554-1555 годы в Москве состоялись массовые казни тех. кто посмел возмущаться "оскудением жизни". Но в следующем году беспорядки с новой силой вспыхнули в Новгороде, Владимире. Рязани и других крупных городах. Были убиты многие правительственные чиновники (23). Не с лучшей стороны дуумвират проявил себя на дипломатическом поприще. В 1557-1558 гг. Сильвестр и Адашев усиленно подталкивали царя к войне с Крымским ханством, что означало в перспективе столкновение с находившейся в расцвете сил Турецкой империей. Через 150 лет Петр I в подобной ситуации потерпел сокрушительное поражение и был вынужден подписать позорный Пругский мир (1711 г.) Иоанн понимал всю опасность войны с Крымом, который был естественной крепостью, окруженной морскими заливами и безводными степями. Кроме того, даже в самых тяжелых обстоятельствах крымские ханы всегда могли рассчитывать на помощь Стамбула. Недаром Екатерина II, прежде чем присоединить Крым к России, добилась его освобождения от турецкого протектората. Но Адашев не желал ожидать 200 лет и взял политический курс на немедленное присоединение Тавриды. Для выполнения этой задачи на русскую службу был принят польский авантюрист князь Вишневецкий. При этом только благоразумие Грозного помогло избежать столкновения с королем Сигизмундом: царь не принял преподнесенных ему "в подарок" польских владений Вишневецкого. Новый подданный Иоанна совместно с Данилой Адашевым, братом временщика, совершил набег на Крым, раздразнив будущего разорителя Москвы Девлет-Гирея (24). В то же время сам Алексей Адашев фактически сорвал переговоры с представителями Ливонского Ордена, что привело к началу военных действий в Прибалтике (25). Россия оказалась втянутой в войну на два фронта, чего так стремился избежать Иоанн. Мало того, в разгар наступления в Ливонии Адашев заключает с Орденом перемирие, за время которого рыцари успевают договориться с Польшей. В результате "блистательной" дипломатии Адашева Россия встретила 1560 год в окружении врагов: Крыма, Польши, Литвы, Ливонии и Швеции. Неудачи "Избранной Рады" во внешней и внутренней политике, превышение Адашевым своих полномочий в сношениях с иностранными государствами и его открытое неподчинение царской воле были важнейшими причинами падения временщиков (26). Но были и другие. В конце 1559 года царь собрался с больной женой на богомолье. Сильвестр, как обычно, стал препятствовать поездке царской семьи по монастырям. Тогда произошло решительное столкновение, подробности которого неизвестны (27). Тринадцатилетнее правление дуумвирата близилось к концу. В июле 1560 года А. Адашев был послан в Ливонию третьим воеводой Большого полка. Для честолюбца это была ссылка. Сильвестр "добровольно" удалился в Белозерский монастырь. Однако, последний акт драмы был еще впереди. Седьмого августа 1560 года, после длившейся девять месяцев болезни, скончалась любимая всеми, кроме ненавидевших ее Сильвестра и Адашева, царица Анастасия. Под подозрение попали временщики и княгиня Ефросиния Старицкая (28). Для рассмотрения дела был созван специальный собор бояр и духовных лиц. "Произведенное дознание показало, что нити заговора тянутся к опальным вельможам - Адашеву и Сильвестру. Смерть царицы, по замыслу отравителей, должна была положить конец высокому положению при дворе ее братьев (Захарьиных), в которых видели опасных конкурентов в борьбе за власть. И снова Иоанн пощадил жизнь заговорщиков. Сильвестр был сослан в Соловки, а Алексей Адашев взят под стражу в Дерпте, где и умер вскоре естественной смертью от горячки, лишив будущих историков возможности лишний раз позлословить о "терроре" и "жестокости" царя" (29).
1.
Карамзин Н. М. Предания веков.-М., Правда,
1989, с. 559-560. 24. Костомаров Н. IA. Указ,
соч., с. 273. 28.
Кобрин В. Б. Указ, соч., с. 56.
ЦАРЬ ПРАВДЫ
В 1560 году закончилось, наконец, боярское правление. Но схватка между державной политикой царя и сепаратизмом удельных князей не затихла, а ожесточилась и привела к открытому политическому противостоянию. Каким вступил в эту борьбу Иоанн? Мрачным тираном на троне? Деспотом, окруженным всеобщей ненавистью? Вот что писал о своем государе русский современник: "Обычай Иоаннов есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: "Да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным Помазанникам!" Суд нелицеприятный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его. Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских... Ласковый к вельможам и народу - любя, награждая всех по достоинству - щедростию искореняя бедность, а зло - примером добра, сей Богом урожденный царь желает в день Страшного суда услышать глас милости: "Ты еси царь правды!" (1). Русским свидетельствам вторят иностранцы: "Иоанн затмил своих предков и могуществом и добродетелью; имеет многих врагов и смиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония. Крым, Ногаи ужасаются русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто даст им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным: скажет боярину: "Иди!" - и боярин бежит: изъявит досаду вельможе - и вельможа в отчаянье; скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения. Одним словом, нет народа в Европе более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решит, не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!" (2). Венецианский посол Липпомано писал об Иоанне как о праведном судье в 1575 году, то есть уже после всех якобы совершенных Грозным "зверств" (3). Другой венецианец, Фоскарини, "говорит с похвалой о правосудии, совершаемым этим несравненным государем при помощи простых и мудрых законов, о его приветливости, гуманности, разнообразности его познаний, о блеске двора, о могуществе армии и отводит ему одно из первых мест среди властителей того времени" (4). Торговые люди из германского города Любека, побывав в России, так же превозносили гуманность Грозного (5). Вероятно, современному читателю представляется странным соединение слов "гуманность" и "Грозный". Здесь надо особо сказать, что Иоанн получил это прозвище от современников не за жестокость, а за страх, который он внушил врагам России своими победами над Казанью и Астраханью. Крымом и Ливонией, Польшей и Литвой. Более того, прозвище царя Иоанна IV Васильевича не уникально. Его дед носил подобное же прозвище. Истории известен также тверской князь Дмитрий Михайлович Грозные Очи (XIV век). Как и Иоанн, он был грозен не своим подданным, а врагам Отечества. Недаром в народе бытовало мнение: "Не мочно царю без грозы быти; как конь без узды, так и царство без грозы" (6). Конечно, как и каждому правителю, Иоанну приходилось чинить суд и расправу, но суд этот был не только законный и справедливый, но и милостивый. Даже историки, откровенно необъективные по отношению к Грозному, вынуждены признать, что хотя после опалы Сильвестра и Адашева их высокородные покровители пытались путем интриг вновь вернуть временщиков к власти и эти попытки повлекли "репрессии" со стороны царя, "однако, эти репрессии еще не доходили до кровавых казней. Гонения получили решительный характер только в связи с "отъездом бояр" (7). В переводе на нормальный русский язык это означает, что пока интриги были направлены против царя лично, Иоанн, опаляясь на провинившихся, отсылал их от себя, чтобы они "не зрели лица государя". Но когда политические противники Иоанна, уезжая в Литву или Польшу, совершали государственную измену, в силу вступал закон. Причем перебежчики осуждались не по прихоти царя, а по приговору боярского совета. Государственная измена во время войны везде и всегда каралась строго. Как писал сам Иоанн: "Казнили одних изменников - и где же щадят их?" И, как во вес времена, предатели не брезговали добывать себе кусок хлеба (а то и поместье) грязной ложью на свою Родину и государя. После первых же побед России в Прибалтике по Европе расползлись слухи о "кровожадном" царе Иване и его "адских татарах", бесчинствующих на земле Ливонии. "Тут было все: и женщины, изнасилованные до смерти, и дети, вырванные из чрева матерей, и сожженные жилища, и уничтоженный урожай", - пишет историк и, сам же, словно очнувшись от охватившего его морока, продолжает: "... быть может, в местных летописях есть некоторые преувеличения" (8), гак как "для установления событий этой войны ливонские или немецкие источники не внушают к себе доверия..." (9). И действительно, творцы слухов пытались, что называется, валить с больной головы на здоровую. На самом деле отношения русских с ливонцами складывались совсем иначе. На территории Ливонского Ордена русские люди и в мирное время были всегда в положении вне закона. Тюрьма была лучшее, на что они могли рассчитывать в Ливонии. Путешественник Михалон Литвин сообщает, что "у ливонцев московитов убивают, хотя московиты и не заняли у них никаких областей, будучи соединены с ними союзом мира и соседства. Сверх того, убивший московита, кроме добычи с убитого, получает от правительства известную сумму денег" (10). Хороший московит - мертвый московит, да? Мы это где-то уже слышали. Интересно, что представляли властям эти цивилизованные европейцы в качестве доказательства совершенного подвига: скальп московита или православный крестик? Так может быть, русские, начав войну, жестоко мстили прибалтам за прошлые обиды? Факты говорят об обратном. Вступив в Ливонию, русские войска не встретили серьезного сопротивления: местное население не стремилось защищать своих немецких хозяев. Одержав ряд значительных побед, русские согласились на перемирие. Более того, Иоанн простил Ливонии большой денежный долг, послуживший поводом к войне, и не стал взыскивать с побежденных контрибуцию "ввиду истощения края" (11). Явление беспрецедентное для истории войн! Однако, гарнизон Нарвы сорвал перемирие и напал на русский отряд. Военные действия возобновились и взятая 11 мая 1558 г. Нарва по справедливости оплатила долги всей Ливонии. Край был присоединен к России и тут же получил особые льготы. Городам Дерпту и Нарве были даны: полная амнистия жителей, свободное исповедание их веры, городское самоуправление, судебная автономия и беспошлинная торговля с Россией. Разрушенную после штурма Нарву стали восстанавливать и даже предоставили ссуду местным землевладельцам за счет царской казны. Все это показалось так соблазнительно для остальных ливонцев, еще не завоеванных "адскими татарами", что к осени под власть "кровавого деспота" добровольно перешли еще 20 городов (12). Едва ли такое могло произойти, если хотя бы четверть приписываемых русским зверств была истинна. Милосердие к побежденным было типичным для армии Грозного: когда в 1563 г. был отбит у поляков Полоцк, Иоанн отпустил с миром гарнизон, одарив каждого поляка собольей шубой, а городу сохранив судопроизводство по местным законам (13). Но милосердие не спасло царя от клеветы. В августе 1560 г. был взят в плен гроссмейстер Ливонского Ордена Фюрстенберг. Западные мемуаристы красочно описывают, как гроссмейстер вместе с другими военнопленными был отправлен в Москву, где их провели по улицам, избивая железными палками (в палки еще можно поверить; но железными! - авт.), а затем пытали до смерти и бросили на съедение хищным птицам. Посрамляя клеветников, "замученный" Фюрстенберг через 15 лет после "казни" (в 1575 г.) посылает своему брату письмо из Ярославля, где бывшему гроссмейстеру была пожалована земля. Он сообщает родственнику, что "не имеет оснований жаловаться на свою судьбу" (14). Вполне понятно, что в XVI веке нашлось достаточно заказчиков и сочинители злобных баек об Иоанне не сидели без работы. Интереснее то, что маститые историки XIX-XX вв. не постеснялись повторить эти явные вымыслы в своих трудах. 1560 год был объявлен ими годом превращения царя в безжалостного деспота, развязавшего кровавый террор против своих подданных. Однако, в документах того времени нигде не упоминается ни о пытках, ни о казнях. "Политические процессы" обычно оканчивались предупредительными мерами. Опасаясь княжеских измен, Грозный потребовал от вельмож целовать крест на верность. Все присягнули. И тут же бежал за рубеж бывший протеже Адашева князь Дмитрий Вишневецкий, воевода юга России. Этот трижды предатель, изменив Польше, теперь изменил России, но, вновь не ужившись с Сигизмундом, бежал в Молдавию и, устроив там неудачный государственный переворот, попал в руки турецкого султана и был казнен в Стамбуле как смутьян и бунтовщик. Надо ли говорить, что для историков и этот авантюрист есть жертва московского «деспота»? (16) Вслед за ним бежали князья Алексей и Гаврила Черкасские. Новые недовольства князей вызвал царский указ от 15 января 1562 года об ограничении их вотчинных прав, еще больше чем прежде уравнивавший их с поместным дворянством. Измена разрасталась, но царь по-прежнему проявлял милосердие каждый раз, когда это было возможно. Дважды пытался бежать за рубеж и дважды был прощен И. Д. Бельский, были пойманы при попытке к бегству и прощены князь В. М. Глинский и князь И. В. Шереметев (17). Изменили и перебежали к врагу во время боевых действий зимой 1563 года боярин Колычев, Т. Пухов-Тетерин, М. Сарохозин. Вступил в сговор с поляками, но был помилован наместник г. Стародуба князь В. Фуников (18). Карамзин и его последователи оправдывали нарушение присяги и бегство к врагу опасением за свою жизнь: "бегство не всегда есть измена; гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя..." (19). Не говоря уже о том, что само бегство было следствием сговора с врагом и нарушения присяги, действительно ли все эти беглецы были вынуждены спасать свою жизнь? Мы уже видели, что наказание перебежчикам, попавшимся к нему в руки, Иоанн ограничивал опалой или ссылкой. Но может быть, кто-то пострадал от "тирана" более серьезно? Костомаров повторяет вслед за Курбским рассказ о казни в 1561 году Ивана Шишкина с женой и детьми (20). тогда как в исследовании Зимина мы можем прочесть, что через два года после казни, в 1563 году Иван Шишкин служит воеводой в городе Стародубе (21). Тот же Костомаров, снова ссылаясь на Курбского, сообщает о ссылке и казни князя Д. Курлятева с семьей (22), но другие источники упоминают лишь об опале (23). Уже упоминавшийся Иван Васильевич Шереметев, по Карамзину, так же повторявшему измышления Курбского, был закован в "оковы тяжкие", посажен в "темницу душную", "истерзан царем-извергом" (24). Выйдя из тюрьмы, Шереметев спасся, якобы, только тем, что постригся в монахи Кирилло-Белозерского монастыря. Но и там "изверг-царь" преследовал бывшего боярина и выговаривал игумену за "послабления" несчастной жертве (25). Реальная история "несчастной жертвы" такова: в 1564 году Шереметев пытался бежать за рубеж, и был схвачен, однако, вскоре Иоанн простил его и освободил из-под стражи. После этого боярин по-прежнему исполнял свои государственные обязанности (26): в течение нескольких лет заседал в Боярской Думе! (27) Неплохо для человека, только и думающего о спасении. В 1571 г. Шереметев командовал войсками во время войны с крымцами (28) и лишь затем, почти через 10 лет после инцидента, попал в монастырь, где "устроился довольно комфортабельно" (29), игнорируя монастырский устав и вводя в соблазн монахов, на что и гневался в своем письме (1575 г.) Грозный (30). И все это называется у Карамзина "жить в постоянном страхе" и "спастись в монастыре". Из вышеизложенного видно, что практически все "свидетельства жестокости" этого периода основываются на письмах Курбского, достоверность которых настолько сомнительна, что современные исследователи, проведя анализ переписки Курбского с Грозным, считают невозможным полагаться на нее как на источник (31). Таким образом, злобная клевета известного беглеца сыграла огромную роль в искажении истории царствования Иоанна IV Васильевича. Князь Курбский был прямым потомком Рюрика и Святого равноапостольного князя Владимира, причем по старшей линии (тогда как Грозный - по младшей), и потому считал себя вправе претендовать на "шапку Мономаха" и на русский престол. Карамзин, а вслед за ним и другие авторы голословно провозгласили князя Андрея выдающимся государственным деятелем и великим полководцем. Считается, что царь ненавидел Курбского за его дружбу с временщиками, обвинял в отравлении царицы Анастасии и только и ждал случая с ним разделаться (32). Видимо поэтому Иоанн назначил "ненавистного" Курбского командующим 100-тысячной армией в Ливонии. Падение правительства Силъвестра-Адашева никак не повлияло на карьеру князя. В течение двух последующих лет он не услышал от государя не то что угрозы, но и дурного слова (33). Но в августе 1562 года "великий полководец XVI века", лично командуя 15-тысячным корпусом, потерпел под Невелем сокрушительное поражение от 4 тысяч поляков. Валишевский пишет, что эта неудача была "подготовлена какими-то подозрительными сношениями" Курбского с Польшей (34). К этому добавились "несколько подозрительные сношения со шведами"...(35). Ранение спасает Курбского от ответственности за преступную халатность, а быть может, и за измену. После выздоровления князь был понижен в звании - царь перевел его из главнокомандующих в "простые" наместники города Дерпта. Для заносчивого Рюриковича этого оказалось достаточно, чтобы пойти на измену. Предварительно договорившись с Сигизмундом о награде за предательство, Курбский бежит в апреле 1564 года к врагу, оставив в руках "тирана" жену и девятилетнего сына. "Жестокий царь" и на этот раз проявил благородство и отпустил семью изменника вслед за ним в Литву. Более того, после смерти Курбского его родственники вновь были приняты в российское подданство (36). Таков был ответ "кровожадного" Иоанна на измену "благородного" Курбского. В Литве предатель был встречен прекрасно и получил во владение от польского короля город Ковель с замком, Кревскую старостию, 10 сел, 4 тысячи десятин земли в Литве и 28 сел на Волыни (37). Все это надо было отрабатывать и благородный рыцарь засел за сочинение "обличительных" писем. Здесь снова не обошлось без мифотворчества. Карамзин, в свойственной ему сентиментальной манере, пишет: "Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном... В порыве сильных чувств он написал письмо царю... усердный слуга взялся доставить оное и сдержал слово: подал запечатанную бумагу самому государю, в Москве, на Красном крыльце, сказав: "От господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михайловича". Гневный царь ударил его в ногу острым жезлом своим: кровь лилась из язвы; слуга, стоя неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского..." (38). Как сказал один известный литературный персонаж: "Интереснее всего в этом вранье то, что оно - вранье от первого до последнего слова". Знаменитый Василий Шибанов, известный нам со школьной скамьи "мученик за дело Курбского", был брошен князем-изменником в России вместе с другими слугами, арестован во время расследования обстоятельств бегства князя (39) и поэтому никак не мог служить гонцом из Литвы к Иоанну. Так что красочная сцена, описанная Карамзиным, не более чем очередная сказка. Князь-изменник не ограничился клеветой на государя. Желая вернуть себе вотчинные права на Ярославское княжество (40) любой ценой, Курбский "пристал к врагам Отечества... предал Сигизмупду свою честь и душу, советовал, как погубить Россию; упрекал короля слабостию в войне; убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбудить против нас хана - и скоро услышали в Москве, что 70 тысяч литовцев, ляхов, прусских немцев, венгров, волохов с изменником Курбским идут к Полоцку; что Девлет-Гирей с 60 тысячами хищников вступил в Рязанскую область..." (41). Для окончательной характеристики этого Иуды, предавшего Родину и оклеветавшего царя, остается добавить, что "как господин он был ненавидим своими слугами, как сосед он был самый несносный, как подданный -самый непокорный слуга короля" (42).
1.
Карамзин Н. М. Предания веков.- М., Правда,
1987, с. 563.
|
