СТЕФАНИТ И ИХНИЛАТ — басенный цикл, построенный в форме бесед царя и философа, включающий восточного происхождения басни, главным образом, о животных. В древнерусских списках этот памятник известен под названием “Списание Сифа Антиоха, друзии же мнеша, яко Иоанна Дамаскина, зело песнотворца, еже о зверех Стефанита, Ихнилата”. Название циклу дали первые две части памятника, в которых главными героями являются шакалы Стефанит и Ихнилат, придворные царя Льва, лукавый Ихнилат, несмотря на предостережения благоразумного Стефанита, проводит коварную интригу против друга царя Тельца, глупый тиран Лев убивает своего друга, потом раскаивается, предает Ихнилата суду, и он, несмотря на весьма искусную самозащиту, был разоблачен и наказан. Кроме истории о Стефаните и Ихнилате, в цикл включен еще целый ряд басен — о верной дружбе мыши, ворона, серны и черепахи, о войне сов и воронов, о двух друзьях, “лукавом и препростом”, о восьми снах индейского царя и др. Каждый из разделов цикла — это рассказ философа царю, содержащий наставления и рассуждения о государственной мудрости и общечеловеческих нравственных ценностях, изложенные в форме занимательных басен и притч. Внутри каждого раздела таким же образом используется “рамочное построение” — персонажи рассказывают друг другу басни и притчи для того, чтобы таким образом убедить собеседника в справедливости своего мнения. Таким образом, памятник в целом состоит из целого ряда самостоятельных маленьких басен и притч, а также отдельных афоризмов, они объединяются сюжетами отдельных разделов всего цикла; цикл, в свою очередь, объединен рассказом о царе, который учился мудрости у философа, выслушивая нравоучительные и увлекательные истории о говорящих животных.

     Такая форма построения сюжета происходит из традиций восточных литератур, да и сами басни цикла относятся к категории “мировых сюжетов”.

     Древнеславянский текст С. и И. переведен с греческого, в его основе лежит византийский памятник XII в. (с таким же названием), который, в свою очередь, является переработкой арабо-персидского памятника, известного под названием “Калила и Димна” (название также связано с именами главных персонажей — двух шакалов; греческий переводчик Симеон Сиф счел нужным перевести их имена с арабского на греческий как Стефанит и Ихнилат). Басни “Калилы и Димны” восходят к древнеиндийскому эпосу “Панчатантра”. Таким образом, в древнерусской литературе нашел свое отражение всемирно известный литературный цикл.

     Не следует забывать, что, переходя от народа к народу, “мировой сюжет” видоизменяется — цикл подвергается обработке, редактированию, иногда утратам. Часто имеет место переосмысление сюжетов, связанное с литературными и культурными традициями народов, а также дополнениями из литературы и фольклора народа-восприемника. Поэтому мы говорим о самостоятельных памятниках, а не о переводах на разные языки того же произведения, хотя их генетическая связь должна учитываться при изучении и осмыслении каждого из них.

     Славянский перевод был осуществлен, по-видимому, в XIII—XIV вв. в одном из славянских монастырей на Афоне. Существует три редакции славянского текста — сербская, болгарская и болгаро-русская. Редакции различаются по составу, все они в разной степени дефектны (т. е. в них есть утраты по сравнению с греческим оригиналом), но они восходят к одному протографу; общие для всех редакций ошибки перевода показывают, что перевод был один. Ряд языковых данных позволяет считать, что перевод был сделан на болгарский извод церковнославянского языка, хотя в сохранившихся рукописях сербская редакция представлена более полным текстом.

     Текст, который был распространен в русских рукописях XV—XVIII вв., относится к болгаро-русской редакции. Такое название редакции объясняется тем, что в основе ее лежит болгарский текст, но данный вид текста известен только в русских рукописях.

     Отличительной чертой этой редакции является наличие в ней интерполяций — вставок нравоучительного характера, главным образом, в форме сентенций, афоризмов святоотеческого происхождения, но есть группы списков, где интерполяции вовсе отсутствуют. Интерполяции появились, возможно, сразу же при составлении редакции — во всяком случае, самые ранние рукописи уже их содержат. Изъятие интерполяций было результатом вторичного редактирования. В двух рукописях XV в. интерполяции отмечены глоссами на полях “иного-сущее” и в одной из них вычеркнуты. В третьей рукописи XV в. интерполяции изъяты; одновременно произведена переработка всего текста, сокращение его до пределов сюжета о Стефаните и Ихнилате (это первая попытка “беллетристического” редактирования памятника; эту рукопись мы считаем “особой редакцией”) . В большой группе рукописей XVII в. нет интерполяций, свойственных вышеупомянутым рукописям, но зато есть свои того же характера, объема и происхождения; причем эти интерполяции настолько слились с текстом памятника, что выделить их можно только при сплошном сопоставлении с греческим оригиналом. Есть еще группа рукописей XVII— XVIII вв., где интерполяции изъяты, но в них тоже есть некоторая обработка текста в сторону “беллетризации”.

     Появление в древнерусской литературе таких памятников всемирной литературы, как С. и И., “Александрия”, “Соломон и Китоврас”, “Повесть о Дракуле”, дало основание Я. С. Лурье говорить о появлении беллетристики в России на рубеже XIV—XV вв. С. и И.— яркий образец высокоразвитой художественной прозы, обладающей притом целым рядом черт, свойственных литературе нового времени (амбивалентность героев, сюжет, держащий читателя в постоянном напряжении, нетрадиционность и нечеткость морали басен, отсутствие прямых однозначных характеристик и др.). Благодаря этому памятник не был воспринят современниками (он как бы опередил эпоху), и поэтому его подвергли редактированию, смысл которого, по мнению Лурье,— подгонка памятника под каноны церковно-учительной литературы. Редактирование состояло в дополнении памятника церковно-учительными фрагментами, которые должны были усилить дидактическую сторону памятника, но поскольку оно проводилось с полным пренебрежением к сюжету и было в большинстве случаев неудачным, то возникло и противоположное редактирование: вычеркивание вставок и некоторая обработка сюжета. Борьба дидактики и сюжета шла с переменным успехом, что и отразилось в довольно сложной рукописной традиции памятника.

     Однако наличие и отсутствие интерполяций может быть связано с литературной средой и литературной обстановкой, в которой существовал текст. Они свидетельствуют о наличии весьма существенных историко-литературных факторов, которые влияли на бытование текста и на восприятие его читателем. Тот факт, что в занимательный и выразительный текст добавили такое количество дополнительных изречений, хотя это в ряде случаев противоречило сюжету, не стоит объяснять случайностью или неразумием редактора. Это хорошо объяснимо изменением жанровой природы памятника в связи с изменением “литературной среды” его бытования. Получив в свои руки восточный басенный цикл, содержащий много афоризмов и нравоучительных сентенций, славянский переводчик — афонский монах,— возможно, не придал значения басенному характеру памятника, а воспринял только его нравоучительную афористичность. Он воспринял эту книгу в ряду знакомых ему духовно-нравственных учительных сборников. Особенно близко стоял очень популярный в свое время сборник “Пчела”, состоящий из кратких изречений древних мудрецов и отцов церкви. “Пчела”, как и многие другие сборники, изменялась под пером книжников, которые порой вносили в списки свои многочисленные дополнения, взятые из других сборников. В монашеской среде XIV—XV вв. очень распространены были сборники поучений на темы монашеской жизни, из которых наиболее авторитетными были “Лествица” Иоанна Синаита, поучения аввы Дорофея, “слова” постнические Исаака Сирина. Из этих книг делались дополнения в “Пчелу”, и именно они стали источниками интерполяций С. и И. Причем в двух группах списков мы наблюдаем разный набор интерполяций. Это позволяет думать, что интерполирование не было произведено единовременно, а происходило при составлении отдельных списков. Таким образом, С. и И. в монашеской среде XV в воспринимался как учительный сборник, а не как светское развлекательное произведение, несмотря на занимательные сюжеты, яркие образы и целый ряд черт, свойственных литературе нового времени.

     В XVII в положение изменилось, возникла другая литературная ситуация. развились жанры демократических повестей, были осуществлены переводы басен, и теперь повествовательная природа С. и И. была воспринята и закрепилась в рукописной традиции. Памятник стал переписываться вместе с другими повествовательными произведениями, сам он тоже стал меняться за счет распространения бытовых подробностей, увеличения деталей сюжетного повествования, интерполяции стали исчезать, добавились новые притчи из других источников При этом книжная лексика частично заменялась на более понятную и даже бытовую.

     Несмотря на двойственность своей литературной природы, повесть С. и И. поистине является жемчужиной древнерусской литературы, тем более что в памятнике отразились и ее глубинные связи с мировой литературой, и ее природная самобытность.

     Изд.: Стефанит и Ихнилат / Изд Ф. Булгаков—СПб. 1877—1878 (ОЛДП Вып 16 и 27); Стефанит и Ихнилат / Изд А. Е. Викторов — СПб. 1880—1881 (ОЛДП Вып 64 и 128); Стефанит и Ихнилат Средневековая книга басен по русским рукописям XV—XVII веков / Изд. подг. О. П. Лихачева и Я. С. Лурье, Перевод греческого текста Е. Э. Гранстрем и В. С. Шандровской — Л 1969; Стефанит и Ихнилат / Подг. текста и комм. О. П. Лихачевой, Перевод А. А. Алексеева // ПЛДР Конец XV— первая половина XVI века М, 1984—С 152—221,681—689.

     Лит.: Рыстенко А. В. К истории повести “Стефанит и Ихнилат” в византийской и славяне русской литературах // Летописи историко-филологического общества при Новороссийском университете — Одесса 1902 — Вып 10—С 237— 280; Лурье Я. С. 1) Переводная беллетристика XIV—XV вв. // Истоки русской беллетристики — С 331—337, 2) Стефанит и Ихнилат//Словарь книжников—Вып 2,ч 2—С 417—421; Лихачева О. П. Особая редакция древнерусской повести “Стефанит и Ихнилат” // Рукописное наследие Древней Руси.— Л., 1972.— С. 144—173.

О. П. Лихачева