Специальный экскурс: история Хазарии

     Общепризнанно, что на рубеже VIII—IX веков государственной религией Хазарского каганата стал иудаизм, хотя процесс его утверждения, конечно же, начался раньше. В одной из самых ранних русских работ о хазарах, принадлежащих одному из основоположников отечественного востоковедения В. В. Григорьеву (1816—1881), говорится следующее: "Евреи, притесняемые в Греции (то есть в Византийской империи.— В.К.), удалились к хазарам и, видя простоту этого народа, предложили ему свою веру — и хазары, находя ее лучше собственной, приняли охотно" 99в.

     К сожалению, это представление, по своей "простоте" близкое декларированной в нем "простоте" хазар, в той или иной форме, но достаточно широко распространено еще и сегодня. Между тем в позднейших исследованиях было со всей убедительностью показано, что в этом рассуждении неверны буквально все его стороны. Во-первых, евреи, определившие резкое изменение самой сути Каганата, пришли не из Византии, а с арабского Востока (хотя позднее появились и эмигранты из Византии); далее, хазары в своем абсолютном большинстве вовсе не принимали иудаизм; наконец, утверждение иудаизма в качестве господствующей религии отнюдь не было "охотным", добровольным, а также и быстро осуществившимся.

     Многое здесь вполне доказательно выяснено уже в трактате М. И. Артамонова "История хазар" (1962). Но следует знать, что эта книга испытала очень трудную судьбу. Она была, в своей основе, создана еще в конце 1930-х годов. Однако, как свидетельствует автор позднейшей монографии о хазарах, вышедшей в 1990 году, "фундаментальную работу Артамонова и в 60-е годы опубликовать стало возможным только в Ленинграде, где Артамонов в то время занимал пост директора Эрмитажа, в издательстве которого монография и увидела свет" 100в. Между тем по своему профилю "История хазар" никак не "вписывалась" в программу этого музейного издательства. И едва ли случайно М. И. Артамонов через год после выхода его "Истории" был освобожден от должности директора Эрмитажа и в дальнейшем стал заниматься, в основном, не "опасной" историей древних скифов...

     Нельзя не сказать здесь и о судьбе другой книги, также во многом посвященной хазарской проблеме,— трактате ученика М. И. Артамонова (правда, позднее пересмотревшего многие стороны концепции последнего) — Л. Н. Гумилева. Трактат был, в общем и целом, написан еще в 1970-х годах, но смог выйти в свет только в 1989-м 101в. Расскажу об известной мне, как говорится, из первых уст попытке издать часть этой книги в 1980 году. Замечательный русский публицист и гражданин Ю. И. Селезнев (1939—1984) обратился тогда к Л. Н. Гумилеву с предложением опубликовать любую его работу о Хазарском каганате. Л. Н. Гумилев прислал ему рукопись, к которой приложил высокоположительный отзыв одного очень чтимого и влиятельного филолога-академика. Руководящий сотрудник, от которого зависело окончательное решение судьбы рукописи (издавать или не издавать), предложил Ю. И. Селезневу испросить у этого филолога разрешение опубликовать его отзыв в качестве предисловия или послесловия к работе Л. Н. Гумилева; в этом случае работа тут же была бы напечатана. И Ю. И. Селезнев немедля поехал к сему филологу и долго — несколько часов,— но безуспешно уговаривал его согласиться на публикацию его отзыва. В конце концов филолог, так сказать, не выдержал и напомнил Ю. И. Селезневу, что не так давно некий человек напал на него в подъезде его дома и нанес ему тяжкий удар в область сердца,— напомнил и нервно воскликнул: "Вы, что ли, не понимаете различия между письменным и печатным отзывом?! Если мой отзыв будет опубликован, меня попросту убьют!.." и работа Л. Н. Гумилева так и не была тогда опубликована 102в.

      Со многим из того, что высказано в книге Л. Н. Гумилева "Древняя Русь и Великая степь", я безусловно согласен. Но в то же время я исхожу в своем представлении о Хазарском каганате из существенно иных методологических и источниковедческих оснований. Так, в Гумилевской концепции "пассионарности" я вижу яркий, но, скорее, эстетический, или художественный, нежели научный смысл.      Или другая сторона дела: Л. Н. Гумилев, на мой взгляд, недостаточно опирается на новейшие археологические открытия.

     Однако я не имею в виду намерения полемизировать с Л. Н. Гумилевым; его трактат имеет свою внутреннюю логику и своего рода самооправдание. Поэтому, ссылаясь в дальнейшем на некоторые положения этого трактата, я вместе с тем усматриваю свою главную задачу в том, чтобы выдвинуть представляющиеся мне основательными фактические сведения и выводы общего характера; читатели же имеют возможность сопоставить их с содержанием трактата Л. Н. Гумилева и ясно увидеть, в чем я присоединяюсь к этому трактату и в чем с ним расхожусь.

     Что же касается артамоновского труда о хазарах, в нем есть немало различных противоречий и недоговоренностей. Ученый писал во "Введении" к трактату: "Не менее 25 лет (то есть с конца 1930-х годов— В. К.) этот труд лежал на моем рабочем столе. Время от времени я возвращался к нему, исправлял, дополнял, перестраивал. Все это не могло не отразиться на характере изложения. Мне, вероятно, лучше, чем кому-либо другому, известны недостатки моей работы..." (указ. соч., с. 39).

     Да, в работе М. И. Артамонова много взаимоисключающих суждений. Но в то же время в ней четко сказано, что утверждение господства иудаизма вовсе не было добровольным, "охотным", а, напротив, вызвало, по определению М. И. Артамонова, "беспощадную" гражданскую войну в Каганате (глава 17 "Истории хазар" так и названа — "Гражданская война в Хазарии").

     С другой стороны, М. И. Артамонов писал: "Иудаизм — национальная религия; дух и буква иудейского закона не допускают прозелитизма (то есть принятия в свое лоно "инородцев".— В. К.), хотя в древности наблюдались факты обращения иноплеменников, но это противоречило принципу "избранного народа". В средние века обращение в иудаизм могло совершиться лишь в том случае, если неофит имел предка еврея; не исключалась возможность того, что предок был вымышленным" (с. 264). И иудаистская религия "стала религией хазарского правительства и части хазарской знати, но она никогда не превращалась в религию хазарского народа, точнее, тех племен, которые входили в состав Хазарии. Иудейская религия не вытеснила ни старого язычества, ни христианства, ни мусульманства" (с. 266).

     Итак М. И. Артамонов опровергает два положения из процитированной выше давней работы В. В. Григорьева: народы Каганата вовсе не подчинились иудаизму "охотно", и, во-вторых, иудаизм приняло лишь крайне незначительное количество хазар. Правда, М. И. Артамонов как бы присоединяется к третьему положению В. В. Григорьева, утверждая, что евреи, установившие господство иудаизма, пришли в Хазарию, в основном, из Византии и ее провинций.

     Но прежде чем говорить об этом, необходимо рассмотреть другие весьма популярные "мифы" о хазарском иудаизме,— мифы, возникшие давно, но в последнее время оживившиеся. Первый из них основан на совершенно бездоказательном мнении о массовом или даже всеобщем принятии иудаизма населением Хазарского каганата, которое-де после разгрома этого государства Святославом переместилось на запад, особенно в польские земли, и стало затем основным компонентом всего иудейства Европы; из этого следует, что подавляющее большинство современных людей, считающихся евреями, на самом деле — потомки не древнего семитского народа, но тюрков-хазар, принявших иудаизм.

     Едва ли ни первым эту "концепцию" выдвинул популярнейший тогда французский историк-семитолог, публицист и писатель Ж. Э. Ренан в своем сочинении "Иудаизм как раса и как религия" (1883). Те же взгляды выразились в записке польского автора М. Гумпловича "Начало еврейской веры в Польше" (1903); в более развернутом виде изложена эта точка зрения в вышедшем в 1909 году в Вене сочинении фон Кучеры "Хазары. Исторический этюд".

     "Концепция" вновь ожила после второй мировой войны, когда в США вышла книга Б. X. Фридмана "Правда о хазарах" (1954). И особенно большую роль сыграло изданное в 1978 году в Лондоне сочинение широко известного автора — А. Кестлера (выходца из Австро-Венгрии, проделавшего весьма типичную эволюцию: коммунист — антикоммунист -- сионист) "Тринадцатое колено (в смысле "племя".— В. К.). Хазарская империя и ее наследие". Книга имела всемирный резонанс, и многие уверовали в то, что основная масса современных евреев — потомки хазар.

     Однако эта "концепция" совершенно не выдерживает сопоставления с реальностью и, в сущности, абсурдна. Дело уже хотя бы в том, что в многочисленных исторических источниках (главным образом арабских), содержащих сведения о Хазарском каганате, его население характеризуется не по национальной, племенной, а по религиозной принадлежности, и все эти источники согласно свидетельствуют, что приверженцы иудаизма составляли весьма незначительное меньшинство населения Каганата (и даже самой его столицы) 103в.

     И в действительности еврейское население Европы переселилось туда не из Хазарии, а из Ирана через какое-то время после завоевания его арабами (в VII веке). В Иране к VII веку была огромная по тогдашним масштабам еврейская община — более 600 тыс. человек 104в и, как свидетельствует средневековая иудейская хроника "Emek ha-Baka", "спаслись бегством многочисленные евреи из страны Парас (Персия), как от меча, и двигались они от племени к племени, от государства к другому..." 105в.

     Второй, всплывающий подчас и сегодня (ранее он господствовал) миф — утверждение некой уникальной веротерпимости в Хазарском каганате, где, мол, самым мирным образом сосуществовали иудаизм, христианство, мусульманство и идолопоклонничество. М. И. Артамонов недвусмысленно заметил: "Прославленная веротерпимость хазар была вынужденной добродетелью, подчинением силе вещей, справиться с которой Хазарское государство было не в состоянии" 106в. Поскольку иудаизм — принципиально племенная, национальная религия, которая никак не могла принять в себя разноплеменное население Каганата, и поскольку тысячу лет назад немыслимо было заставить людей вообще отказаться от религии ("прогресс" дорос до этого на территории России лишь в XX веке...), правители Каганата "мирились" с существованием иных религий. Но мирились только до того момента, когда другая религия могла представлять для них прямую опасность. Так, совершенно точно известно, что в 932 году власти Каганата силой заставили алан отречься от христианства (к которому аланы — будущие осетины — вернулись позднее, после разгрома Каганата Святославом).

      Впрочем, подчас правителям Каганата приходилось все же волей-неволей умерять свою борьбу с иной религией. Арабский посланец в Волжскую Булгарию (в 922 году) Ибн-Фадлан рассказал, что в это самое время "дошла весть до царя хазар... что мусульмане разрушили синагогу, бывшую в усадьбе аль-Бабунадж (Б. Н. Заходер полагал, что речь идет, вероятнее всего, о местности в Хорезме 107в, к востоку от Каспия.— В. К.)... он приказал, чтобы минарет (соборной мечети Итиля.— В. К.) был разрушен, казнил муэдзинов и сказал: "Если бы, право же, я не боялся, что в странах ислама не останется ни одной синагоги, которая не была бы разрушена, обязательно я разрушил бы мечеть" 108в. Кстати сказать, арабский историк и географ Масуди писал через двадцать лет после Ибн-Фадлана, в 943 году, что в Итиле "есть соборная мечеть с минаретом, который возвышается над царским замком 109в — то есть минарет уже был восстановлен, чтобы не раздражать мусульман, н, возможно, в порядке "компенсации" сделан очень высоким.

     Но обратимся непосредственно к вопросу о том, каким образом иудаизм обрел господство в Каганате. М. Н. Артамонов, к сожалению, ответил на этот вопрос в духе самых ранних работ о хазарах. Он исходил из того, что "евреи издавна (то есть еще до прихода хазар из Средней Азии— В. К.) жили в некоторых областях, вошедших в состав Хазарского каганата"; имеются в виду и Кавказ, и Таманский полуостров, и Крым. Кроме того, М. И. Артамонов придавал большое значение евреям-эмигрантам из Византии, пришедшим в Хазарский каганат в VIII— IX веках. Между тем один из наиболее осведомленных арабских авторов первой половины Х века, Масуди, писал о принявшем на рубеже VIII— IX веков иудаизм хазарском царе: "Ряд евреев примкнул к нему из... мусульманских стран и из Византийской империи. Причина (последнего— В. К.) в том, что император, правящий ныне, т. е. в 943, и носящий имя Арманус (Роман), обращал евреев своей страны в христианство силой и не любил их, и большое число евреев бежало из Рума (Византии.— В. К.) в страну хазар" 110в. Император Роман правил с 919 года и, следовательно, именно к этому позднему времени, когда иудаистский Хазарский каганат существовал уже более столетия, относится крупная эмиграция евреев из Византии.

     Между тем М. И. Артамонов придавал наибольшее значение именно евреям, эмигрировавшим из Византии, и заключал свое рассуждение следующим тезисом: "...таким образом, евреи (имеются в виду прежде всего и главным образом византийские евреи.— В. К.) с давних пор могли проникнуть в Хазарию и в качестве грамотных и бывалых людей занять важные места при дворах кагана и хазарских князей. Они, несомненно, играли большую роль в торговле Хазарии и составляли существенную часть населения хазарских городов" (цит. соч., с. 264-265).

     Все сказанное в принципе вполне верно, однако ведь совершенно то же самое можно сказать почти о любом государстве и народе Европы и западной части Азии того времени -- VIII—Х веков,— начиная с империи Каролингов, Византии, Арабского халифата; везде иудеи играли ту самую роль, о которой говорит М. И. Артамонов. Между тем ни в этих, ни в каких-либо иных странах иудаизм не только не обрел официального господства, но даже и не выказал реального стремления к этому. И приходится сделать вывод, что в Хазарском каганате создалась некая совершенно особенная ситуация, которая обеспечила победу иудаизма,— несмотря даже на предшествующее этому широкое распространение христианства в Каганате (выше говорилось, что, по всей вероятности, даже сам верховный правитель, каган, был накануне победы иудаизма христианином; это не столь уж странно, если вспомнить, что в 730-х годах две дочери тогдашнего кагана были или же стали христианками, ибо одна из них обвенчалась с византийским императором Константином V, а другая — с эриставом Абхазии Константином II).

     Особенно существенно, что иудаизм в Каганате поначалу пришел к господству (в конце VIII века) не насильственным, а, по-видимому, вполне мирным путем (ибо никаких сведений о насилиях не имеется), и лишь позднее, уже в IX веке, началась жестокая война между новым -- иудаистским — правительством и "коренными" предводителями Каганата.

     Между тем хорошо известно, что в те времена иудаизм был непримиримо враждебен к христианству. Это основательно доказано наиболее выдающимся из русских историков средневекового Ближнего Востока Н. В. Пигулевской (1894—1970), чьи работы получили высшее всемирное признание.

     Нельзя не сказать хотя бы кратко о ее судьбе, ибо эта судьба - также неотъемлемая часть отечественной истории. Прямую причастность исторического знания, историографии к самой истории необходимо понять и оценить. Нет сомнения, например, что русские летописи XI — XVII веков играли в свое время очень существенную "практическую" роль, определяя направление деятельности князей и, затем, царей, а также воевод, бояр, церковных иерархов и наиболее видных купцов и промышленников. Если учесть, что даже до нашего времени дошло более 1500 летописных текстов (их было, без сомнения, намного больше, но они гибли во время войн, восстаний, пожаров), станет ясно громадное значение историографии в жизни Руси. Но, конечно же, историческая наука являлась и является чрезвычайно важной составной частью самой истории и в позднейшие времена. Можно бы убедительно показать, что правительство России и в XVIII, и в XIX, и в начале XX века уделяло очень большое внимание развитию историографии. И, пожалуй. еще более активно отнеслись к исторической науке те, кто пришел к власти в России в 1917 году. Это ясно видно по судьбе русских историков и, в частности, Н. В. Пигулевской.

     Н. В. Пигулевская была лучшей ученицей крупнейшего русского гебраиста П. К. Коковцова (1861—1942; умер в блокадном Ленинграде). В 1920-х годах вышли в свет ее первые работы. Но в конце 1920-х годов она была арестована (между прочим, в одной "подследственной" группе с М.М. Бахтиным) и отправлена в Соловецкий лагерь. Это было одним из проявлений тогдашней тотальной программы уничтожения основ русской культуры; выше уже упоминалось о широкомасштабных репрессиях 1929—1930 годов, обрушившихся на многих виднейших представителей исторической науки во главе с академиком С. Ф. Платоновым. Сейчас начинают появляться первые "расследования" этой злодейской акции.

     В июне 1929 года атаку на русских историков в Академии наук предприняла специальная "Правительственная комиссия" под руководством члена Президиума ЦКК (Центральной контрольной комиссии) ВКП(б) Я. И. Фигатнера; в октябре по настоянию Фигатнера— сообщается в нынешнем "расследовании" этой атаки,—"срочно прибыли председатель Центральной комиссии по чистке Я. X. Петерс и член президиума той же комиссии Я. С. Агранов (то есть уже из верховных кадров ОГПУ—В.К.)... В настоящее время нам известны имена почти полутора сотен человек, арестованных в период с октября 1929 по декабрь 1930. Наверняка учтены не все... Две трети арестованных — историки и близкие к ним музееведы, краеведы, архивисты, этнографы" 111в.

     Главным "обвиняемым" комиссия Фигатнера сделала выдающегося историка С. Ф. Платонова (1860—1933) — ученика К. Н. Бестужева-Рюмина (1829-1897) и В. О. Ключевского (1841-1911). И напомню хотя бы несколько имен его арестованных тогда "подельников": С. В. Бахрушин, С. Б. Веселовский, Ю. В. Готье, Б. Д. Греков, М. Д. Приселков, Б. А. Романов, Е. В. Тарле, Л. В. Черепнин. Эти люди, как и целый ряд других подвергшихся в то время аресту — цвет русской исторической науки. Если бы они исчезли, развитие этой науки попросту прекратилось бы (оно и в самом деле почти полностью остановилось тогда на несколько лет); новым поколениям историков не у кого было бы учиться.

     Большая роль в "разоблачении" крупнейших русских историков принадлежала "новым" псевдоисторикам, этим, -- как сказано в современном "расследовании" сего дела, -- "... "неистовым ревнителям типа Цвибака, Зайделя, Томсинского, Фридлянда, Ковалева" 112в. Так, Цвибак заявил в своем "докладе" во время следствия, что С.Ф. Платонов объединяет "всех мелко- и крупно-буржуазных и помещичьих историков... Кулацко-крестьянская контрреволюция изнутри, иностранная интервенция извне и восстановление монархии -- вот программа политических чаяний платоновской школы" 113в.

     Историков обвиняли, естественно, и в пропаганде русского "национализма", "шовинизма", даже "фашизма". Атмосферу следствия хорошо передает рассказ о допросах С.Ф. Платонова, которые вел начальник одного из отделов ленинградского ГПУ Мосевич: "Когда Мосевич спросил: как мог Платонов пригласить заведовать отделением Пушкинского Дома (С.Ф. Платонов был его директором с 1925 по 1929 год. -- В.К) еврея Коплана, то получил ответ: "Какой он еврей: женат на дочери покойного академика Шахматова и великим постом в церкви в стихаре читает на клиросе". После этого Коплан получил пять лет концлагеря!" 114в.

     Из этого ясно, что удар был направлен не против неких "шовинистов", а против деятелей русской культуры независимо от их национальной принадлежности (арестованный Е. В. Тарле, например, также был русским историком еврейского происхождения). И, казалось, дело шло к тому, что одна из основ русской культуры — историческая наука -- уже перешла грань полной погибели.

      Однако в какой-то последний момент в ход дела вмешалась пока до конца еще не ясная сила: "Как ни старались, однако, опорочить Платонова и его коллег, что-то застопорилось, надломилось в, казалось бы, хорошо отлаженной машине следствия..." 115в. И исчезнувшие историки постепенно начали возвращаться; к 1937—1938 гг., когда, в свою очередь, были репрессированы фигатнеры и аграновы, зайдели и фридлянды, почти все арестованные в 1929—1930 годах уже работали; почти все, ибо несколько историков старшего возраста — в том числе и С. Ф. Платонов — скончались до "реабилитации"... Кстати сказать, иные продолжали работать и в ссылках, и даже в тюрьмах; С. Ф. Платонов 9 июля 1931 года сообщил дочерям (которые также были вслед за ним арестованы) из камеры: "...разобрал кое-что из моих бумаг... Выяснены некоторые родословные..." 116в.

     Вернувшиеся создавали и публиковали новые труды, работали с многочисленными учениками, готовили к изданию сочинения своих учителей и скончавшихся соратников; так, в 1937—1939 годах вышли в свет важнейшие работы В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, А. Е. Преснякова, П. Г. Любомирова (которые еще недавно оценивались как "контрреволюционные"). Многие возвратившиеся из небытия стали членами-корреспондентами и академиками, лауреатами и орденоносцами... И без этого "поворота" не было бы, без сомнения, тех достижений русской исторической науки 1960—1980-х годов, которые осуществили ученики "реабилитированных" к 1937 году ученых.

     В этом повороте выразилось то историческое движение, о котором в присущем ему заостренном стиле говорит в своем удивительном сочинении "Бесконечный тупик" (1989) наиболее яркий и глубокий мыслитель нынешнего молодого поколения России Дмитрий Галковский (родился в 1960 году). Он как бы подводит итог с точки зрения своего поколения:

     "Какой год был самым счастливым за последние сто лет русской истории? Страшно вымолвить, но 1937... 37-й это год перелома кривой русской истории. Началось "выкарабкивание"... 1937 — это год смерти революционного поколения. Свиньи упали в пропасть. Конечно, прогресс после 1937 можно назвать прогрессом лишь в соотнесении с предыдущей глубиной падения. Но все же..." (с. 668—669).

     Среди историков, вернувшихся после ареста и осуждения (в 1929 году) в науку, была и Нина Викторовна Пигулевская. Сначала она смогла (в 1934 году) поступить на работу только в далекий от ее интересов Институт истории науки и техники, но в 1937 году стала научным сотрудником Института востоковедения. В 1938 вчерашней заключенной была присуждена (даже без защиты) степень кандидата наук, а уже в 1939 — доктора и после войны, в 1943 году — звание профессора; в 1946-м она была избрана членом-корреспондентом Академии наук. Во время ленинградской блокады Н. В. Пигулевская была заместителем директора Института востоковедения и исполняла свои обязанности с истинной самоотверженностью. С 1952 года она стала заместителем председателя (фактически руководителем) существовавшего с 1882 года Российского Палестинского общества и ответственным редактором одного из самых высококультурных ежегодников — "Палестинского сборника".

     Сей экскурс в драматическую и даже трагедийную историю русской исторической науки в 1920—1930-х годах имеет, быть может, не вполне очевидную, но глубокую связь с той столь давней эпохой, о которой идет речь в моем сочинении.

     Кто-нибудь может усомниться в том, что подобная "связь" существует, так сказать, реально, а не в чисто "теоретическом" смысле. Здесь уместно напомнить одно творение Чехова. Известно, что он из всего им созданного более всего ценил (и я полностью с ним согласен) свой рассказ "Студент" (1894), герой которого, студент Духовной академии, приехав на Пасху в затерянную в российском просторе родную деревню, проникается — в студеный вечер Страстной пятницы — острым сознанием нераздельной связи времен: "И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре...". Он начинает говорить двум встреченным им крестьянкам, Василисе и ее дочери Лукерье, как "Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику (Каиафе—В К.) и били...

     Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль..."

     И студент сознает, "что, если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему -- к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям... И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое,— думал он,— связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого... он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой".

     Поэтому нет ничего искусственного в соотнесении событий русской истории Х и XX веков...

Возвратимся к VIII веку, когда готовилось установление господства иудаизма в Хазарском каганате. Этому предшествовало совершившееся в VI веке утверждение власти иудеев в южноаравийском (на территории нынешнего Йемена) царстве химьяритов и непримиримая борьба иудаизма с христианской Византией. И эта своего рода предыстория иудаистского Хазарского каганата была раскрыта именно в трудах Н. В. Пигулевской и ее последователей.

     В центре внимания Н. В. Пигулевской уже в 1930-х годах было ценнейшее, но почти не изученное у нас наследие высокой культуры раннесредневековой Сирии, которой она посвятила целый ряд своих трудов. В одной из переведенных и опубликованных ею сирийских хроник содержится сообщение (которое, кстати сказать, находит подтверждение и в византийских, и в иудейских источниках), раскрывающее крайнюю, даже, можно сказать, неправдоподобную непримиримость раннесредневекового иудейства по отношению к христианству.

     Речь идет здесь о событиях 614 года, то есть о времени накануне образования Хазарского каганата (тогда еще отнюдь не иудаистского); в это время разразилась очередная война между Византией и Ираном, и иудеи всеми возможными средствами поддерживали Иран (между тем хазары в этот период — не позднее, чем с 622 года — выступали, напротив, в качестве союзников Византии). И вот это ни с чем, пожалуй, не сравнимое сообщение сирийской хроники о 614 годе: "...осадил Шахрбараз (иранский полководец.— В. К.) Иерусалим город (принадлежавший тогда Византии— В. К.) и покорил его мечом... Иудеи же, из-за своей вражды, покупали их (христиан.— В К.) по дешевой цене, и они убивали их" 117в. Покупать у иранских воинов пленных христиан не для того, чтобы использовать их в качестве рабов, но для того, чтобы испытать наслаждение, убивая их,— это, в самом деле, нечто беспримерное даже в истории крайних проявлений религиозной вражды...

     Важно добавить, что сведения об этих событиях содержатся также и в византийских хрониках, созданных Феофаном Исповедником и Георгием Амартолом, и в еврейской хронике Григория Бар-Гебрея (то есть еврея), который писал о византийско-иранской войне 614 года: "Евреи покупали христианских узников... и со злостью убивали их" (Еврейская энциклопедия.— СПб, 1908—1913, т. 5, стлб. 548). Но правдивость этих источников подвергалась сомнению как равно тенденциозных: византийцы стремились, мол, опорочить евреев, а Бар-Гебрей, напротив, похвастать их упоенной жестокой местью византийцам. Сирийская хроника ценна как беспристрастный "сторонний" источник, подтверждающий, в частности, истинность византийских и еврейских хроник (впрочем, есть еще и другой "независимый" свидетель — египетский хронист начала IX века Евтихий, но его "Анналы" почти не введены у нас в научный оборот; см. о нем в том же месте "Еврейской энциклопедии").

     Итак, борьба иудеев с христианством могла доходить до невероятных крайностей. Однако при установлении господства иудаизма в Хазарском каганате подобных эксцессов, по всей вероятности, не было, ибо никаких сведений этого рода не имеется. Правда, как доказывает в своей новейшей работе о судьбе Зихской христианской епархии А. В. Гадло, эта северокавказская православная кафедра, "как и другие кафедры... VIII в., созданные с целью проповеди христианства среди населения глубинных районов Хазарии, была ликвидирована после принятия хазарами иудаизма в качестве государственной религии в начале IX в." 118в. Но ни в одном источнике нет известий о сопровождавших этот акт насилиях и жестокостях.

     Между прочим, в трактате М. И. Артамонова утверждается, что "обращение хазар в иудейство (ниже ученый уточнил, что речь идет только о немногих представителях высшей хазарской знати, а вовсе не о народе,— В. К.) — бесспорный, хотя и исключительный исторический факт" (цит. соч., с. 265— В. К.). В действительности же он не был "исключительным", ибо имел место по меньшей мере еще один такой факт — установление господства иудаизма в Химьяритском царстве, существовавшем со II века до нашей эры и до VI века нашей эры (когда оно было присоединено к Ирану) в Юго-Западной Аравии. М. И. Артамонов не знал об этом прецеденте, ибо отечественная историография Химьяритского царства стала развиваться сравнительно недавно, и занялись ею как раз Н. В. Пигулевская и ее ученики.

     Основные материалы по истории иудаизма в Химьяритском царстве были подготовлены Н. В. Пигулевской еще в 1940-х годах и должны были войти в ее изданную в 1951 году книгу "Византия на путях в Индию. Из истории торговли Византии с Востоком в IV— VI вв.". Но Н. В. Пигулевская смогла опубликовать указанные материалы только в переводе этой своей книги на немецкий язык, изданном в 1969 году в Амстердаме; на русском же языке эта часть ее труда была издана уже после ее кончины, в 1976 году.

     В IV--V веках Химьяритское царство в Йемене стало христианским. Один из современных продолжателей трудов Н. В. Пигулевской сообщает: "В 40—50-х годах IV века... в Южной Аравии проповедовал Феофил Индус, посланный туда императором (византийским.— В. К.) Констанцием (337—361)... Феофил обратил в христианство аравийского этнарха (правителя.—В.К.), и построил церкви... Однако значительное влияние... эта религия получила лишь в V в., после чего важнейшие политические события Южной Аравии были связаны с борьбой между иудаизмом и христианством" 119в.

     Необходимо пояснить, что Химьяритское царство было самым цивилизованным государством всего арабского региона: "...наиболее развитой земледельческой областью Аравии, с весьма продолжительной традицией оседлой жизни, был Йемен. Еще в I тысячелетии до н.э. ...Южная Аравия была процветавшей цивилизованной страной. В этой стране наряду с земледелием (высокий уровень которого обеспечивала сложная система ирригации) получило развитие ремесленное производство и торговля... Население древнего Йемена... создало свою оригинальную культуру, в том числе самобытную буквенную письменность... о былой высокой культуре древнего Йемена свидетельствуют развалины великолепных дворцов и храмов и остатки грандиозных оросительных сооружений" 120в.

     Более того, "йеменские царства участвовали в мировой политике столетиями,— доказывает известнейший американский арабист.— Они представляли собой естественный центр как сухопутной, так и морской торговли, которая осуществлялась с помощью судов, курсировавших между Красным морем и Индийским океаном. К ним вели караванные пути из Сирии и Египта" 121в и т. д.

     Словом, у иудаизма были веские основания стремиться подчинить себе эту страну. И в 517 году Йусуф Зу Нувас (Масрук) — сын принадлежащего к высшей знати химьярита и еврейки — захватил власть и объявил себя царем 122в. В работе Н. В. Пигулевской приводится его послание о победе над химьяритами — послание, оправленное союзнику Зу Нуваса — царю государства на границе с Ираном — Хиры (Хирты): "...я воцарился над всей землей химьяритов... Я убил 280 священников, которых нашел... и я сделал их церковь нашей синагогой. Затем... я отправился в Негран, город в их государстве. Я осаждал его в течение нескольких дней и не взял. Тогда я дал им клятвенное обещание, считая, что не следует быть верным христианам, моим врагам. Я схватил их, с тем чтобы они принесли мне свое золото, серебро и имущество. И они доставили это мне, и я взял это. Я спросил относительно их епископа Павла; они сказали мне, что он умер, но я им не поверил, пока мне не показали его гроб. Смердели его останки, и я сжег их, а также церковь, священников и всех, кого нашел укрывающимися в ней. А прочих я принуждал, чтобы они отреклись от Христа и от креста (речь идет, как ясно из контекста, о химьяритской знати.— В. К.), но они не захотели, ибо они исповедовали, что он Бог и Сын Благословенного, и они избрали для себя смерть ради Него... и я приказал убить всех их знатных. Привели к нам их жен, и мы сказали им, чтобы они отреклись, видя смерть своих мужей за Христа, пожалели бы своих сыновей и дочерей, но они не захотели. Дочери Завета (монахини) стремились, чтобы сначала убили их, но жены знатных разгневались на них и сказали: нам следует умереть после наших мужей. И все они были убиты по нашему приказу, кроме Румы, жены того, кто собирался быть там царем. Мы... убеждали ее, чтобы она отреклась от Христа и осталась жить, жалея своих дочерей, и что она сохранит все, что имеет, если станет иудейкой... я всячески хитростями убеждал ее отречься от Христа, чтобы она только сказала, что Он человек (а не Бог.— В. К.), но она не захотела. Одна же из дочерей выбранила нас за то, что мы это говорили... Я же приказал для устрашения прочих христиан, чтобы распростерли их на земле, и ее дочери были избиты так, что кровь у них пошла изо рта. После этого была отсечена у нее голова". Свидетель этих событий химьяритский христианин сообщил, что в Негране "были убиты 340 знатных" 123в, отказавшихся перейти в иудаизм.

     Но Йусуф Зу Нувас смог удержаться у власти всего несколько лет. Его беспощадная акция против христиан вызвала широкое возмущение, особенно в соседствующем с Химьяритским царством сильном христианском государстве кушитов, расположенном на нынешней территории Эфиопии. В уже цитированной хронике сообщается: "После того как царь кушитов... узнал о гибели христиан и тирании иудеев, он распалился гневом, взял свои войска и выступил против тирана. Он захватил его, убил его, уничтожил его войска и всех иудеев в земле химьяритов. Он также поставил там царем ревностного христианина по имени Авраам" (цит. соч., с. 128).

     Это произошло в 525 году, и нет сомнения, что в огромной тогда общине иудеев близкого к Химьяритскому царству Ирана (она была в то время более многочисленной, чем где-либо еще) хорошо знали о событиях в этом царстве. А в конечном счете именно из Ирана (о чем пойдет речь далее) пришли те иудеи, которые сумели подчинить себе Хазарский каганат. И, быть может, именно исходя из знания истории Зу Нуваса, они избрали путь медленного и мирного — по крайней мере, внешне — овладения ключевыми позициями в Каганате.

     М. И. Артамонов, чьи слова уже цитировались, утверждал, что жившие в различных местах на территории Каганата иудеи "в качестве грамотных и бывалых людей" смогли "занять важные места", а в конце концов как-то само собой стали верховными правителями. Но, повторяю, иудеи жили и занимали "важные места" во множестве стран. В том же Йемене, то есть Химьяритском царстве, сообщает в уже цитированном труде М. Б. Пиотровский, "иудеи жили... по крайней мере со II в. н. э.". Есть "сообщения о частых переездах в Йемен иудейских священников из Тивериады". Наконец, "в Южной Аравии... издавна существовали иудейские торговые колонии, зафиксированные источниками, в частности, во II и IV вв. н. э." (с. 43-44). Итак, казалось бы, в Химьяритском царстве были вполне благоприятные условия для перехода к иудаизму. Тем не менее попытка такого перехода, как мы видели, обернулась жестокой кровавой драмой и быстрым крахом.

     Почему же в Хазарском каганате дело пошло иначе? На этот вопрос наиболее убедительно отвечает концепция талантливейшего археолога и историка С. П. Толстова (1907—1976), который еще в 1929 году приступил к изучению одного из самых древних и наиболее высокоразвитых государств Средней Азии — Хорезма,— и совершил целый ряд замечательных открытий, получивших мировое признание. Конечно, у С. П. Толстова были выдающиеся предшественники и учителя — прежде всего В. В. Бартольд (1869-1930), К. А. Иностранцев (1876-1941; погиб в блокадном Ленинграде), А. Ю. Якубовский (1886—1953), но все же подлинное открытие Хорезма принадлежит ему.

     Государственность и культура Хорезма (на нижнем течении Амударьи, вблизи Аральского моря) складываются не позднее VII века до Рождества Христова 124в. Уже в ранний период истории Хорезма создаются величественные памятники архитектуры, вобравшие в себя изваяния и фрески, и технически совершенные системы орошения, возникает оригинальная письменность (не позднее IV века до Р. X.) и чеканка собственной монеты (II в. до Р. X.).

     Обладал Хорезм и военным могуществом; вполне вероятна достоверность предания о том, что сам Александр Македонский, который в 329 году до Р. X. вторгся в Среднюю Азию, не завоевал Хорезм, а заключил с ним союз. На протяжении 1500 лет, до VIII века по Р. Х., Хорезм оставался суверенным государством, хотя и бывали периоды, когда он, сохраняя определенную автономию, входил в состав той или иной крупной державы, в частности, Ирана; кстати сказать, Хорезм населяли тогда восточноиранские племена.

     О военной мощи Хорезма ясно свидетельствует тот факт, что хотя "арабские завоевания... шли с неслыханной для всего окружающего мира быстротой", и, вторгшись через Евфрат в Иран в 633 году, уже в 651 году "арабы заняли Хорасан, дойдя до р. Амударьи" 125в (то есть преодолев более 2000 км), все же захватить Хорезм арабы смогли только через шестьдесят лет, в 712 году, и то в силу очень "благоприятных" обстоятельств.

     Первый поход на Хорезм арабы предприняли уже в 651 году 126в, известны по меньшей мере два их похода в 670—680-х годах, но попытки эти оказались безрезультатными; "падение независимости державы хорезмшахов (таков был титул верховного правителя Хорезма,— В.К.), устоявшей на протяжении полных политическими бурями предшествующих столетий, падает на 712 г." 127в . Что же произошло тогда в Хорезме?

     Впрочем, прежде чем ответить на этот вопрос, целесообразно будет обратиться к читателям со следующим пояснением. Многим, вероятно, могло показаться, что мой рассказ слишком далеко ушел от истории Руси — ушел в страны и события, вроде бы не имеющие прямого отношения к этой истории. Но в действительности события в Хорезме и даже в дальнем Иране имеют глубинную связь с событиями на Руси; выше доказывалось, что в начальный период своей истории (IX—Х века) Русь существует непосредственно на тогдашней мировой арене, как бы вбирая в себя ее атмосферу и энергию (что, в частности, ясно выразилось в судьбе и содержании русского эпоса). И, не поняв хода вещей на Востоке и особенно в Хорезме накануне становления Руси, мы не сможем сколько-нибудь глубоко осмыслить само это становление.

     Дабы проблема стала яснее, сообщу или, может быть, напомню читателям, что само пространство, в котором существовала и действовала Древняя Русь к XI веку, было намного более обширным, нежели позднее —в XII и последующих веках,— вплоть до XVIII века, до времени после Петра I! Так, уже в первой половине Х века Русь, по существу, владела низовьем Днепра и какой-то частью Крыма. Авторитетный исследователь средневековой истории Крыма (Таврики) доказывает, что к середине Х века "определенная территория... в Таврике или в непосредственном соседстве с ней... фактически принадлежала Руси" 128в и русские корабли господствовали в северной части Черного моря, которое еще в 943 году арабский географ Масуди определял как "море русов, по которому не плавают другие племена, и они обосновались на одном из его берегов" 129в (между тем лет за шестьдесят до Масуди, как свидетельствует арабский географ Ибн Хордадбех, Черное море называлось "море ал-Хазар" 130в). Название это удержалось до начала XII века, ибо в "Повести временных лет" сказано, что "Днепр втечет в... море жерелом (устьем), еже море словет Руское".

     Далее, после похода Святослава на хазар Руси стали принадлежать Таманский полуостров (где с конца Х до начала XII века находилось Тмутороканское княжество Руси) и — правда, на краткий срок — низовья Волги (арабский географ Ибн Хаукаль около 977 года называет Волгу "Нахр ар-рус", то есть Русская река 131в.

     Позднее, начиная с XII века, сосредоточившаяся на внутренних делах Русь оставляет эти территории,— притом явно без особых "сожалений" (в частности, до XV—XVI веков не известны серьезные попытки вернуть себе утраченное). И только в период с конца XVI до конца XVIII века страна постепенно возвращается к своим древним рубежам*.

     * Обращу внимание в связи с этим на выразительнейший факт: преобладает представление, что русский флот был впервые создан Петром I; между тем в Х в. именно русский флот (в техническом отношении, разумеется, соответствовавший тому времени) господствовал на Черном и Каспийском морях; позднее же, после обращения Руси к "внутренним" делам, он как бы стал ненужным, — вплоть до Петровых времен.

     Но это значит, что, стремясь понять "героическую эпоху" русской истории (то есть IX — начало XI века), необходимо исследовать взаимоотношения с граничившими тогда с Русью странами — и Византией (вернее, ее крымскими владениями), и кавказскими народами (в частности, абхазами), и тесно связанным с Ираном Хорезмом (чьи пределы простирались подчас до низовьев Волги).

     Уместно здесь, забегая вперед, сказать хотя бы совсем коротко об очень существенном значении "иранского компонента" в истории Руси (культура Ирана была воспринята русскими главным образом через посредство Хорезма и, конечно, Хазарского каганата). Так, из шести главных богов языческого пантеона Руси (они названы в летописи в следующем порядке: Перун, Хорс, Дажьбог, Стрибог, Симаргл, Мокошь) по меньшей мере два — Хорс и Симаргл — заведомо иранского "происхождения", притом Хорс, бог Солнца, был центральным объектом поклонения в домусульманском (то есть до середины VIII века) Хорезме. Вместе с тем Хорс предстает на Руси даже в созданном много позднее, в конце XII века, "Слове о полку Игореве" ("Всеслав князь... великому Хосрови волком путь прерыскаше"). С Хорсом связано такое существеннейшее русское слово, как "хороший"; влиятельный филолог В. Н. Топоров утверждает, что "эта связь представляется несомненной" 132в.

     Иранские "влияния" шли на Русь в разные времена и различными дорогами, но, очевидно, наиболее существен тот факт, что в начале IX века часть хорезмийцев, находившихся до этого времени в Хазарском каганате, переселилась, вернее, эмигрировала на Русь (о чем еще будет речь), и поскольку эти переселенцы были носителями очень высокой культуры (и духовной, и материальной) Хорезма, они смогли оказать весьма значительное воздействие на жизнь Руси 133в,— в определенных отношениях более значительное, чем, скажем, норманны-варяги, культура и цивилизованность которых (кроме навыков военно-торгового мореплавания) отнюдь не превосходили русскую; характерно, что Русь, в частности, не восприняла скандинавских богов, а как раз напротив — варяги стали поклоняться восточнославянским божествам, в том числе и "пришедшим" из Хорезма.

     И без осознания существенной роли хорезмийцев в ранней истории Руси мы многого не сможем понять. Именно поэтому поистине необходимо пристально вглядываться в давнюю историю столь, казалось бы, далекого от Руси Хорезма...

     С. П. Толстов замечательно сказал о существеннейшем изъяне историографии Руси: "...к сожалению, условная граница Европы и Азии, не имеющая ни географического, ни исторического, ни этнографического значения, как-то довлеет (правильнее будет выразиться "тяготеет", ибо "довлеть" — значит "удовлетворять".— В. К.) над нашими умами. Нижнее Поволжье кажется нам лишь каким-то глубоким Hinterland'ом (нем. "тыл".— В. К.) Причерноморья и Европы, за которым лежит таинственная и дикая... степная Азия. Мы забываем, что в нескольких сотнях километров от устьев Волги лежат страны древней среднеазиатской цивилизации... что Каспийское море и степи Устюрта (плато между Каспием и Аралом.— В. К.) с древнейших времен были оживленными путями экономических и политических связей, игравших огромную роль в историческом прошлом народов... Восточной Европы. В нашей литературе, за редкими исключениями (к которым надо отнести замечательные работы В. В. Бартольда и его продолжателя А. Ю. Якубовского), Средняя Азия и Восточная Европа как бы повернуты друг к другу -- где-то на Волге — спинами: одна глядит лицом на юг, в арабско- иранский мир, другая — на юго-запад, в мир византийский. Историки византиноведы и русисты, с одной стороны, и ориенталисты — с другой, еще не составляют по-настоящему сомкнутого фронта... " 134в.

     Эта "программа" понимания истории вливается в евразийскую концепцию развития Руси и, в дальнейшем, России — концепцию, составляющую наиболее глубокую и плодотворную основу русской историософии. Без понимания изначального единства истории западной и восточной, азиатской частей Евразии невозможно понимание самой судьбы Россия... И С. П. Толстов в целом ряде отношений осуществил выдвинутую им программу преодоления несостоятельного "разрыва" двух регионов, которые в реальной истории пребывают в достаточно тесной взаимосвязи.

     К VIII веку Хорезм представлял собой государство с исключительно высокой цивилизацией и культурой. Военное дело и торговля, строительство и разнообразнейшие ремесла, достижения ирригации, которая, помимо прочего, мощно стимулировала развитие естественных наук и многогранное собственно культурное творчество — все это находилось на высшем для тогдашнего мира уровне. Вполне закономерно, например, что родившийся около 783 года в Хорезме, а около 820 года переехавший в столицу Арабского халифата, Багдад, ученый-энциклопедист Мухаммад ал-Хорезми был крупнейшим деятелем тогдашней мировой науки. Правитель Хорезма являлся единственным в регионе носителем высшего титула "шах" ("хорезмшах").

     Востоковед П. Г. Булгаков не так давно подвел определенный итог изучения международных связей Хорезма: "Развитию экономики, культуры и науки Хорезма в значительной мере способствовало положение его крупнейших городов на торговом пути, связывавшем Поволжье и другие земли Европы с Хорасаном, Ираном, центральными и южными областями халифата... ...По берегу Амударьи и по самой реке осуществлялась связь Хорезма с Термезом и другими городами юга Средней Азии, которые, в свою очередь, были связаны с Индией и Китаем. Археологические находки свидетельствуют о наличии торговых связей древнего Хорезма с такими дальними землями как Египет и эллинистическое Причерноморье" 135в.

     Словом, Хорезм был одним из узловых пунктов раннесредневековой Евразии. Хорошо известно, что в ту пору "Европу с Востоком связывала торговля, почти всецело находившаяся в руках еврейских купцов" 136в и, как доказывает виднейший швейцарский востоковед Адам Мец, до Х века евреи господствовали в торговле Запада и Востока, хотя после этого времени они "уже больше не упоминаются. Подъем мусульманского торгового судоходства вытеснил чужеземных комиссионеров". В труде А. Меца собрано множество фактов о предшествующем господстве евреев в евроазиатской торговле: "..."город евреев" (Иахудийа) в Исфагане был деловым кварталом этой персидской столицы... Один еврей контролировал всю ловлю жемчуга в Персидском заливе... На Востоке их специальностью были также денежные дела... Мы располагаем сведениями о двух евреях-банкирах... Йусуфе ибн Пинхасе и Харуне ибн Имране, у которых в начале Х в. визир (то есть второе, после халифа, лицо в арабском государстве.— В. К.) сделал заем в сумме 10 тыс. динаров. Оба они, по всей вероятности, основали фирму, ибо также смещенный в 918 г. визир Ибн ал-Фурат заявил, что он имеет на счету у обоих этих евреев 700 тыс. динаров". Наконец, "основной товар, поставляемый Европой,— рабы — являлся монополией еврейской торговли" 137в.

     Исходя из всего этого, едва ли возможно оспаривать существенную роль евреев и в ранней торговле Хорезма. Один из виднейших русских востоковедов, К. А. Иностранцев, писал 138в: "Название Хорезм применялось в древности как ко всей области по нижнему течению Амударьи, так и к главному городу, называвшемуся — по древним арабским географиям — также Кят. В среднеперсидском списке городов Ирана сообщается предание, по которому город Хорезм был основан "Нарсе, сыном еврейки..." Более того, "парсийские ученые Миночихердж и Моди передают это имя: "глава еврейской общины"..." Это "подтверждается сообщением о Хорезме... восходящем, вероятно, к истории Хорезма Бируни (крупнейший ученый-хорезмиец конца X—XI в.— В. К.)... В этом сообщении говорится, что согласно персидским официальным хроникам сасанидского времени (то есть III-VП вв.— В. К.) этой областью... овладел один из родственников сасанидского царя Бахрам-Гура (правил Ираном в 421—439 гг.— В. К.), главный начальник персидского войска... Этот персидский военачальник, родственник Бахрам-Гура, не может быть никто иной, как только Нарсе, брат этого сасанидского царя, сына Иедеджирда (иначе, Йездегерд; правил в 399—421 гг.— В. К.) и дочери "эксиларха", то есть главы еврейской общины в Персии, и его (Бахрам-Гура.— В. К.) наместник в восточных провинциях Ирана". Перед нами, заключает К. А. Иностранцев, "указание на существование в Хорезме еврейской общины. Добавим, что это мнение допустимо и a priori в виду соседства и тесных связей Хорезма с Хазарией, влиятельное положение в которой еврейской общины является известным историческим фактом" 139в.

     Стоит заметить, что Нарсе, имея еврейское происхождение по материнской линии, считался "полноценным" евреем и действительно мог быть главой еврейской общины в основанном им городе Хорезме-Кяте (в особенности потому, что его тесть являлся главой еврейской общины всего Ирана) 140в. К VIII веку эта община, естественно, должна была играть немалую роль в Хорезме.

     В самом начале VIII века в Хорезме совершается государственный переворот. Известнейший современный узбекский историк Я. Г. Гулямов говорит о нем следующее: "...в Хорезме, по-видимому, образовалась большая и сильная социальная группировка, возглавляемая Хуразадом (иначе — Хурзад, родственник Чагана — тогдашнего правителя-хорезмшаха.— В. К.) и пользовавшаяся всей полнотой власти, в то время как власть хорезмшаха носила номинальный характер... Вероятно, смысл борьбы хорезмшаха и... Хуразада, опиравшегося на низшие слои дехкан (феодалов.— В. К.) и военнослужилое сословие, заключался в борьбе за власть, которая происходила между отживающим старым дехканством и новой системой". А к этому моменту Арабский халифат уже подчинил себе южную часть Средней Азии и не раз пытался — хотя и тщетно — захватить Хорезм. Крупнейший тогда арабский полководец Кутейба ибн Муслим в 709 г. овладел Бухарой и готовился к походу на Хорезм. Но в это время, оказавшись в безвыходном положении, "хорезмшах Чаган обратился к Кутейбе с жалобой на своего... родственника Хуразада... Кутейба с тысячью конников неожиданно явился к Чагану... Собрав войско, Хуразад принял сражение с Кутейбой, но попал в плен. Убив Хуразада, хорезмшах Чаган обратился к Кутейбе... с просьбой помочь ему расправиться с людьми Хуразада" 141в. В результате Хорезм оказался, наконец, в подчинении у Арабского халифата и, в частности, вынужден был позднее принять мусульманство,— хотя Кутейба поставил у власти (под арабским протекторатом) шаха из хорезмской династии.

     Обратимся теперь к концепции С. П. Толстова. Он прежде всего обратил внимание на сообщение великого ученого-хорезмийца Бируни (973—1048), который писал о подавлении переворота в Хорезме, совершенного под руководством Хуразада: "И всеми способами рассеял и уничтожил Кутейба всех... ученых, что были среди них"; эти ученые, отметил С. П. Толстов, "фигурируют под именем хабр (множ. ахбар), а это имя и в древнем, и в современном арабском имеет только одно значение — еврейский ученый, ученый раввин" 142в. Ясно, что эти самые "хабры" играли очень существенную роль в перевороте, совершившемся в Хорезме. В другой работе С. П. Толстов говорит: "Расправа Кутейбы с учеными Хорезма, беспрецедентная для этого этапа истории завоевания Средней Азии и особенно странная в связи с союзом завоевателя с местной, остающейся немусульманской династией, позволяет предполагать наличие союза между мятежными общинами и каким-то слоем местной интеллигенции, являвшейся идеологом движения". А поскольку этой "интеллигенцией" были "хабры", то есть еврейские ученые, именно иудаизм (возможно, по мысли С. П. Толстова, "не вполне "ортодоксальный", приближенный к зороастрийским верованиям самих хорезмийцев") стал "идеологией мощного социального движения, возглавленного Хурзадом... и жестоко подавленного призванными хорезмшахом арабами... и не могло ли арабское завоевание привести к массовой эмиграции хорезмийских иудаистов в Хазарию?.. Хазарско-еврейское предание Кембриджского документа 143в, говорящего о воинственных иудеях-изгнанниках, делящих с хазарами боевые труды и, в конце концов, выдвигающих из своей среды царя-реформатора (утверждающего господство иудаизма в Хазарии.— В. К.), гораздо более вяжется с нашей гипотезой о потерпевших поражение в борьбе с арабами иудаизированных хорезмийцах-повстанцах, чем с гипотезой о еврейских купцах-миссионерах из Причерноморья или Закавказья". И далее об этих "повстанцах"-эмигрантах: "Изгнанные из Хорезма, они, опираясь на хазар, создали "новый Хорезм" на Волге в виде Итиля, может быть, на месте какой-нибудь очень старой хорезмийской колонии или фактории, на месте пересечения трех путей (двух сухопутных и одного морского) из хорезмийских владений в Восточную Европу: на волжский водный путь и на Северный Кавказ, Дон и Черноморье" 144в.

      Нельзя не сказать еще и о том, что, по убеждению С. П. Толстова, переворот Хурзада в Хорезме был связан с идеологическим наследием знаменитого иранского движения конца V—VI века, вошедшего в историю под названием маздакизма (от имени его вождя — Маздака) 145в. Это было "социалистическое" или "коммунистическое" по своей направленности движение, преследующее цель установления экономического равенства и общности имущества — вплоть до обращения в "коллективную собственность" женщин (поскольку богатая знать владела большими гаремами); в качестве одного из образцов "хилиастического социализма" движение маздакитов характеризуется в известном труде И. Р. Шафаревича 146в.

      В глазах С. П. Толстова существенное доказательство связи переворота Хурзада с маздакитской "традицией" состояло в том, что, согласно сообщению арабского историка Табари, Хурзад "расправился с хорезмийской знатью, отнимая у нее имущество, скот, девушек, дочерей, сестер и красивых жен" 147в (именно эта последняя "мера" вызывала особенное возмущение у противников маздакитов). С. П. Толстов усматривает определенное единство в целом ряде восстаний и движений "маздакитского" типа VIII—IX веков в данном регионе: помимо хорезмийских событий 712 года, речь идет о движениях Абу Муслима в Мерве (747 г.) и Сумбад-Мига в восточном Иране (с 775 г.), восстании "краснознаменных" в Горгане (с 778 г.; это едва ли ни первое в истории "обретение" красного знамени!), мятежах Муканны (с 770 гг.) в Бухаре и Бабека (с 816 г.) в Азербайджане и так далее.

     Хорошо известно, что в "первоначальном" движении самого Маздака большую и очень активную роль сыграла значительная часть иранских иудеев во главе с эксилархом (главой общины) Мар-Зутрой (этот сюжет освещен в ряде исторических исследований) 148в. После разгрома движения маздакитов многие из них, в том числе и иудеи, бежали в Среднюю Азию и отчасти также на Кавказ; именно в потомках этих эмигрантов видят идеологов перечисленных выше движений VIII века — Абу Муслима, Муканны, "краснознаменных" и других; притом, помимо позднейшего (IX век) восстания Бабека в Азербайджане, дело идет о движениях именно в Средней Азии. И поэтому едва ли прав Л. Н. Гумилев, безоговорочно утверждая, что "уцелевшие маздакиты бежали на Кавказ... Связанные с маздакитским движением евреи тоже удрали на Кавказ... и очутились они на широкой равнине между Тереком и Сулаком" 149в — то есть именно там, где через столетие с лишним сложился иудаистский Хазарский каганат.

     Можно, конечно, предположить, что в числе иудеев, которые, в конце концов, возглавили Хазарский каганат, были и потомки участников маздакитского движения, оказавшихся на Кавказе; однако гораздо достовернее версия об их приходе к хазарам из Средней Азии, где последователи маздакизма проявили себя и раньше, и гораздо активнее, нежели в Кавказском регионе. При этом необходимо отметить, что, встав во главе Каганата, иудеи отнюдь не стремились насаждать маздакитский "коммунизм", который был нужен лишь тогда, когда задача состояла в сокрушении наличной государственной власти— как в Иране начала VI века или, позднее, в Хорезме начала VIII века. Так, у хазарского кагана, полностью подвластного иудейскому царю-каганбеку, был обширный гарем, и на него никто не покушался...

     Но вернемся к трудам С. П. Толстова. Очевидно, что его мысль о "хорезмийском" происхождении хазарских иудеев в целом ряде отношений гораздо более основательна, нежели та, которая поддержана в трактате М. И. Артамонова (о ней говорилось выше), предполагавшего, что иудеи, жившие на территории Хазарского каганата, как-то само собой, "попросту", оказались у власти.

     Еще важнее другое. Правомерность и, в конце концов, истинность какой-либо гипотезы уясняется в том случае, если она, гипотеза, находит подтверждение в целом ряде фактов, в особенности в "новых" фактах, которые в момент создания гипотезы были вообще неизвестны. И именно такие факты обнаружились за те полвека, которые миновали со времени появления первых работ С. П. Толстова.

     Но прежде чем говорить об этих фактах, следует сообщить или же напомнить, что гипотеза С. П. Толстова была отвергнута в трактате М. И. Артамонова, вышедшем в 1962 году. Авторитет виднейшего историка хазар побудил как бы начисто забыть об идеях С. П. Толстова. Правда, М. И. Артамонов, без сомнения, небезосновательно критиковал те или иные отдельные элементы концепции С. П. Толстова. Но главные его нападки едва ли сколько-нибудь убедительны. Так, например, он утверждает, что словом "хабр" "обозначались не только еврейские, но и христианские и зороастрийские священники" 150в. Между тем термин "хабр" имел долгую и вполне однозначную традицию. В сказаниях об утверждении иудаизма в Химьяритском царстве (во многом похожем на Хорезм), о чем уже подробно говорилось, нередко упоминаются хабры. Так, об одном из химьяритских царей сообщается, что он внял "увещаниям двух иудейских священников-хабров..." и "устроил... суд между жрецами-язычниками и хабрами"; или: "прибыв вместе с хабрами в Йемен, Асад решил сделать иудаизм официальной религией страны. Это вызвало недовольство химьяритов; ...они убили его" 151в.

     Тем не менее, повторю, авторитет Артамонова как хазароведа заставил не считаться с работами Толстова. Только в самое последнее время А. П. Новосельцев несколько "смягчил" отношение к этим работам, заметив об Артамонове, что тот "в принципе правильно полемизируя с теорией... относительно роли Хорезма в этом событии (принятии иудаизма в Хазарии— В. К.), занял позицию практического отрицания роли хазаро-хорезмийских связей" 152в.

     Между тем связи эти давно известны и чрезвычайно внушительны. Как сказано в обобщающем труде, "по свидетельству источников, хорезмийцы... играли важную роль в политической и экономической жизни государства хазар... Хорезмийцы сосредоточивали в своих руках командование войсками хазар, 12-тысячная гвардия Хазарии состояла в основном из хорезмийцев. В столице хазар Итиле проживало более 20 тысяч хорезмийцев. Среди них были люди различных профессий -- ремесленники, торговцы, чиновники, военнослужащие, представители культуры и искусства" 153в.

     Наиболее существенно, что данные письменных источников об огромной роли хорезмийцев в Хазарском каганате в самое последнее время были прочно подтверждены археологическими исследованиям. Так, тщательное изучение остатков хазарских "городищ" на Северном Кавказе привело известного дагестанского археолога М. Г. Магомедова к следующим выводам.

     Крепости создавались хазарами в этих местах главным образом в VI-VIII веках (позднее основная деятельность Каганата была перенесена на более северные территории между Волгой и Днепром). М. Г. Магомедов разграничивает три этапа строительных работ хазар на Северном Кавказе в VI--VIII веках, причем "на втором этапе здесь не наблюдается существенных конструктивных изменений в технике строительства... Третий, заключительный строительный период, в отличие от предыдущих, выделяется полной реконструкцией оборонительных сооружений... с применением совершенно новых строительных приемов... Подобная техника кладки стен является чужой для местных строительных тенденций". Так, например, "башни, отделенные от крепостных стен, находят широкое применение в крепостном строительстве Средней Азии, особенно в фортификации Хорезма... не только в общих приемах, но и в отдельных деталях строительства фортификация древней Хазарии тяготеет к среднеазиатским традициям" 154в.

     Таким образом, "отвергнутая" хазароведением концепция С. П. Толстова, основанная на факте массовой эмиграции из Хорезма в Хазарский каганат в начале VIII века, неожиданно находит очень существенное подтверждение. Особенно важно отметить, что М. Г. Магомедов отнюдь не ставил перед собой задачу "подкрепить" идеи С. П. Толстова; напротив, он утверждает, что "проводниками этих (хорезмийских, или, шире, среднеазиатских.— В. К.) строительных традиций были, очевидно, сами хазары, тесно связанные со среднеазиатским культурным миром еще со времен Западно-тюркского каганата" (с. 143). Здесь имеется в виду, что до прихода на Кавказ, то есть до VI века, хазары находились в Средней Азии, поблизости от Хорезма (об этом говорилось выше), и, мол, принесли с собой оттуда тамошние "строительные традиции".

     Однако это объяснение не выдерживает критики. Так, ведь сам М.Г. Магомедов показал, что хорезмийско-среднеазиатские "приемы" появляются только на "третьем этапе" строительства хазарских оборонительных сооружений; выходит, следовательно, что хазары лет двести не пользовались этими приемами, а затем вдруг решили их "вспомнить" (что совершенно неправдоподобно). Не менее сомнительна и другая сторона проблемы: находясь в Средней Азии, хазары были еще чисто кочевым племенем, и им незачем было овладевать хорезмийскими строительными приемами (они ничего не строили, кроме разборных юрт).

     Словом, объяснить тот факт, что в VIII веке хазары вдруг начинают строить "по-хорезмийски", можно именно и только в русле концепции С. П. Толстова о массовой эмиграции из Хорезма в Хазарию после низвержения арабами Хурзада и его сподвижников. Очень характерно, что А. П. Новосельцев в своем труде о хазарах без каких-либо аргументов заявляет: "Сомнителен вывод Магомедова относительно "тяготения строительного дела" в Хазарии к среднеазиатским образцам" 155в. Это нежелание принять вывод археолога обусловлено прежде всего тем, что сей вывод подтверждает "отвергнутые" идеи С. П. Толстова. И в самом деле: давняя гипотеза неожиданно оказывается способной объяснить новые (то есть ранее неведомые) факты. Это своего рода торжество гипотезы, становящейся тем самым основательной концепцией.

     И А. П. Новосельцев совершенно напрасно говорит о "сомнительности" вывода М. Г. Магомедова. Дело в том, что почти одновременно с последним, но совершенно независимо от него пришел к точно такому же выводу видный археолог Г. Е. Афанасьев, работавший за тысячу километров от М. Г. Магомедова к северу, вблизи Воронежа, на раскопках хазарской крепости IX века около Дона — так называемом Маяцком городище на реке Тихая Сосна.

     Отмечая, что, хотя стены крепости были воздвигнуты без фундамента, это "не является признаком слабых строительных знаний", Г. Е. Афанасьев писал: "По наблюдению архитектора В. А. Нильсена в Средней Азии "стены монументальных зданий обычно были такими толстыми, что не было необходимости устраивать фундаменты...". Толщина стен (Маяцкой крепости.— В. К.) была около 6 м... расстояние от угловых башен до ворот... 35—45 м. Это как раз то расстояние, которое отделяло одну от другой куртины в Хорезме" 156в.

     Словом, можно без всяких колебаний полагать, что хазарские крепости (по крайней мере — некоторые) строили в VIII—IX веках хорезмийцы. И в этом — ключ к тайне могущества и высокой цивилизованности Хазарского каганата.

     То, что нам известно о перевороте, совершившемся в начале VIII века под руководством родственника хорезмшаха Хурзада, ясно говорит: этот переворот поддержали значительные и очень активные силы Хорезма. Их непримиримость и к отстраненному от власти хорезмшаху, и, тем более, к ворвавшимся в страну по предательскому зову последнего арабским войскам побудила тех, кто не погиб в схватке, эмигрировать в барский каганат. Связи Хорезма и Каганата, несомненно, существовали и ранее (вспомним, что хазары — по сведениям ал-Хорезми — первоначально кочевали вблизи Хорезма, у Сырдарьи), а кроме того Каганат в начале VIII века вел уже давнюю и достаточно решительную борьбу с теми же самыми арабами, завоевавшими Закавказье. Поэтому хорезмийцы, во-первых, были, конечно же, приняты в Каганате как союзники — враги арабов, а с другой стороны, принесли с собой опыт очень высокой цивилизации — в военном деле, в строительстве (воздвигнутые ими крепости сами говорят за себя), ремеслах, культуре в целом.

     Вместе с тем как бы на плечах хорезмийцев в Каганат пришли и иудеи (в том числе те "хабры", которых, по сообщению ал-Бируни, "рассеял" Кутейба); характерно, что вначале они не выделялись из общей массы эмигрантов и даже будто бы отказались от иудаизма: лишь позднее иудеи открыто выдвинули на первый план свою религию и затем встали во главе Каганата.

     Окончательный захват арабами Хорезма совершился в 712 году; по-видимому, в том же или в следующем году эмигранты добрались до тогдашнего центра Каганата, то есть до прикаспийской части Северного Кавказа. А решающий шаг к утверждению иудаизма в Каганате был сделан, согласно мнению ряда историков, или уже вскоре после 731 года или же — что гораздо достовернее — после 764 года.

     В так называемом Кембриджском послании некоего хазарского иудея, написанном через два столетия, в 940— 950-х годах, история эмигрантов из Хорезма освещена, несмотря на дефекты рукописи, достаточно ясно. Правда, начало послания, повествующее о неких врагах, захвативших страну, где жили прежде, до переселения в Каганат, эмигранты, не сохранилось. Далее же сообщается следующее:

     "И бежали от них (врагов.— В. К.) наши предки...потому что не могли выносить ига идолопоклонников (в устах иудеев это вполне могли быть арабы-мусульмане.— В. К.). И приняли их к себе... казарские... И они породнились с жителями той страны и... научились делам их. И они всегда выходили вместе с ними на войну и стали одним с ними народом. Только завета обрезания они держались, и некоторые из них соблюдали субботу... И оставались они в таком положении долгое время"  157в.

     Далее сообщается, что во время очередной войны с арабами "один еврей выказал в тот день необычайную силу мечом и обратил в бегство врагов, напавших на казар. И поставили его люди казарские, согласно исконному своему обычаю, над собою военачальником"(с.114). Позднее он и начал утверждать в Каганате иудаизм.

     Еврейские источники свидетельствуют, что до определенного времени пришедшие в Каганат иудеи исповедовали свою религию втайне: "...они молились в пещере и... учили своих детей молиться в пещере вечером и утром" (с.67). Крупнейший иудейский философ конца XI-XII века Иегуда Галеви писал в своей "Хазарской книге", основываясь, как он сам отметил, на бывшей в его распоряжении "хазарской летописи", что "царь и визирь пошли... на пустынные горы у моря (очевидно, Каспийского.— В. К.)... нашли ночью ту пещеру, в которой некоторый из иудеев праздновали каждую субботу... совершили над собой в этой пещере обрезание", а затем вернулись к хазарам, "настойчиво держась иудейской веры, но скрывая в тайне свое верование". Уже впоследствии "они обнаружили свои сокровенные мысли, осилили остальных хазар и заставили тех принять иудейскую веру" (речь идет, конечно, не о хазарском племени вообще, а о высшей знати). Затем они "победили своих врагов и завоевали разные страны" и "многочисленно стало их войско, дойдя до сотен тысяч" (.с. 133).

     В одном из еврейско-хазарских посланий принявший иудаизм военачальник, сумевший стать вторым лицом в Каганате, назван по имени — Булан, что означает по-тюркски "олень" (воюя вместе с хазарами, он, естественно, получил понятное им имя). По преданию, к Булану явился ангел, призвавший его утвердить иудейскую веру. Булан попросил ангела: "Явись... главному князю их (хазар.— В. К.), и он поможет мне в этом деле" (с. 76). Речь идет, очевидно, о верховном хазарском правителе — кагане; Булан же, после своей блистательной победы, был возведен в сан царя или, иначе (титулы, варьируются), шада, бека (каганбека).

     Сообщается также, что византийский император и арабский халиф, узнав об утверждении иудаизма в Каганате, отправили туда послов с тем, чтобы побудить хазар отказаться от этой религии; однако Булан сумел противостоять их уговорам.

     И еще одна характерная деталь: отец жены Булана, "человек праведный в том поколении, наставил его к пути жизни" (с. 114). Это, конечно, был один из хабров, которые упоминаются и в сообщениях об утверждении иудаизма в V—VI веках в Химьяритском царстве, и в сведениях о свержении арабами Хурзада в Хорезме.

     В. В. Бартольд писал в 1922 году, что арабское "хабр" — это "еврейское хабер..— "товарищ"... оно стало употребляться подобно тому, как теперь... употребляют немецкое "Genosse" и русское "товарищ" в смысле "социалист" 158в. Это "хабер-товарищ" словно протягивает прямую нить из VIII в ХХ-й век...

     Но вернемся к Булану и утверждению иудаизма в Каганате. Широко распространена точка зрения, согласно которой Булан стал "царем" и открыто обратился к иудаизму еще в 730—731 годах. Но этот вывод исходит из очень шаткого основания. В еврейско-хазарской переписке сообщается, что Булан захватил город Ардвил и забрал оттуда золото и серебро для строительства иудейского храма в Каганате. Вместе с тем из других источников известно, что в 730—731 годах хазары захватили город Ардебиль в Закавказье, в так называемой Кавказской Албании. Из сопоставления этих двух фактов делается вывод, что действия Булана относятся именно к этому времени. Между тем в то время Хазарский каганат еще оставался верным союзником Византии (так, в 732 году сын императора взял в жены дочь кагана), и едва ли это было бы возможно, если бы Каганат уже стал иудаистским.

     Гораздо более достоверно, что первое открытое обращение к иудаизму в Каганате произошло после 763—764 годов, когда хазары, согласно сведениям ряда арабских и армянских источников, еще раз вторгались в Кавказскую Албанию под руководством хорезмийца Астархана (или, иначе, Растархана-Ражтархана) 159в, в ряде источников называемого также "царем". "Тархан" означает "благородный, знатный", а также "правитель"; приставка "ас", "рас", "раш" находит разные толкования.

       Но, во всяком случае, "Ас(рас)тархан" — это скорее обозначение титула, нежели имя. И, конечно, очень существенно, что речь идет о хорезмийце. В последнее время хорезмийское происхождение Астархана было подвергнуто сомнению 160в, но один из лучших современных арабистов, Т. М. Калинина, убедительно отвела эту произвольную версию 161в. Она же, говоря о бесспорных тесных связях Хазарского каганата с Хорезмом в IX веке и позже, отметила, что связи эти восходят "к гораздо более раннему времени" 162в, — очевидно, еще к V—VI векам, когда хазар обитали вблизи Хорезма.

     Что же касается "хорезмийца Астархана", есть все основания полагать, что он и Булан — одно и то же лицо; просто в одном случае употребляется тюркское имя, которым его называли, возможно, за воинские достоинства (скажем, быстр в атаке, как олень) хазары, а в другом — его начальнический титул, под которым он стал известен арабам и армянам и был запечатлен в их хрониках. Кстати сказать, можно по-разному понимать происхождение Булана-Астархана: он мог быть и хорезмийским евреем, и собственно хорезмийцем, принявшим, в конце концов, иудаизм и ставшим первым хазарским царем (беком) — иудеем. Вспомним, что принявший иудаизм химьяритский царь был сыном знатного химьярита и еврейки. Что же касается первого иудейского царя Каганата, о нем сказано в Кембриджском послании, что "его склонила на это (принятие иудаизма.— В. К.) жена его по имени Серах (еврейское имя.— В. К.), и она научила его" — с помощью ее отца-хабра 163в. В сочинении Иегуды Галеви, как уже упоминалось, сообщается даже, что только после своего воцарения этот — в будущем иудейский -- царь принял иудаизм, а затем "царь и его визирь... тонко, мало-помалу... открыли тайну некоторым из своих приближенных людей" (там же, с. 133).

     Так приоткрывается загадка постепенного "мирного" перехода Каганата к господству иудаизма. Как уже сказано, тот, кого звали Буланом и Астарханом, возможно, был не евреем, а хорезмийцем, женатым на еврейке Серах и, в конце концов, принявшим иудаизм. В связи с этим становятся ясными и причины высокой цивилизованности Каганата: многие руководящие военные, государственные, деловые должности занимали в нем эмигранты-хорезмийцы — "воспитанники" одной из наиболее высокоразвитых в то время цивилизаций — и их потомки, которым они передали свой опыт.

     Окончательная победа иудаизма в Хазарском каганате совершилась при внуке Булана-Астархана — царе Обадии, у которого, по-видимому, еврейкой была не только бабушка (жена Булана Серах), но и мать (жена сына Булана). Он правил в самом конце VIII — начале IX века.

     Царь (по-хазарски каганбек) Обадий (или Обадия) утвердил иудаизм в полном объеме; "Он обновил царство и укрепил веру согласно закону и правилу. Он выстроил дома собрания (то есть синагоги) и дома учения (хедеры) и собрал множество мудрецов израильских" 164в. Произошло это, скорее всего, в самом начале IX века. Но окончательное утверждение иудаизма в качестве государственной религии означало вместе с тем и сосредоточение всей полноты власти в руках Обадия. Из целого ряда источников известно, что и верховный правитель Каганата — тюркский каган — к этому времени принял иудаистскую религию. Но все же при Обадии ему была оставлена только символическая верховная власть, а реальные бразды правления находились с этих пор у "второго лица" в государстве, который именовался "каганбек" или "шад" ("ишад"), а по-еврейски — "мэлэх" ("царь").

     Наиболее объективный и подробный анализ взаимоотношений кагана, каганбека и т. д. дан в главе "Государственный строй" уже не раз упомянутого труда А. П. Новосельцева "Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа" (М., 1990, с. 134—144). Кагану оказывались самые высокие формальные почести (в том числе и каганбеком), но фактически он был превращен, по точному определению А. П. Новосельцева, "в подобие... священного жертвенного животного" (с. 137), и реальная власть целиком перешла к каганбекам — Обадию и его преемникам.

     Но после того, как это ясно обнаружилось, в Каганате началось решительное и достаточно резкое сопротивление новому порядку, приведшее к жестокой гражданской войне. С. А. Плетнева доказывает, что те, кто "не принял иудейской религии, объединились против правительства. Вот что написал... спустя 100 лет Константин Порфирородный: "Когда у них произошло отделение от их власти и возгорелась междоусобная война, первая власть одержала верх, и одни из восставших были перебиты, другие убежали и поселились с турками (венграми — С П.) в нынешней печенежской земле, заключили взаимную дружбу и получили название "кабаров" ("повстанцев".— В. К.). Борьба шла беспощадная, в ней гибли... и виднейшие представители иудейской знати. В числе последних были, очевидно, сам Обадия и два его сына: Езекия и Манассия. Только этим можно объяснить тот факт, что после Манассии за неимением прямых наследников власть взял в руки Ханукка — брат Обадии" 165в.

     С. А. Плетнева исходит из генеалогии иудейских царей Каганата, представленной в "еврейско-хазарской" переписке. Правда, в "пространной" редакции того послания, на котором она основывается, Манассия назван сыном не Обадия, а Езекии; а это означает, что время правления каждого из них было еще более кратким (после смерти Обадия правит его сын Езекия, затем — его внук Манассия, но оба, очевидно, гибнут молодыми, так как после них царем становится еще живущий брат Обадия, Ханукка 166в; Манассия явно "не успел" родить сына, и править пришлось — вопреки порядку престолонаследия в Каганате — брату, а не сыну царя; в дальнейшем же порядок строго соблюдался).

     М. И. Артамонов в ходе своих археологических работ обнаружил следы жесточайшей гражданской войны в Каганате. Речь идет о так называемом Правобережном Цимлянском городище — мощной крепости на Дону, полностью разгромленной правителями Каганата. Найденные в ней монеты, относящиеся ко времени не позже 813 года, позволяют датировать эту войну 810—820-ми годами: "В жилищах и вне их на дворе Правобережной крепости,— сообщает М. И. Артамонов,— обнаружены скелеты, главным образом женщин и детей, перебитых врагами, ворвавшимися в крепость, разграбившими и сжегшими находившиеся внутри нее постройки. В некоторых жилищах наблюдались скопления скелетов, возможно, представляющих целые семьи, вырезанные беспощадными победителями" 167в.

     Выдающийся историк и мыслитель Л. Н. Гумилев говорит о смысле событий: "Эта война была беспощадной, так как, согласно вавилонскому Талмуду, "неиудей, делающий зло иудею, причиняет его самому Господу и... заслуживает смерть"... Для раннего средневековья тотальная война была непривычным новшеством. Полагалось, сломив сопротивление противника, обложить побежденных налогом и повинностями... Но поголовное истребление всех людей, находившихся по ту сторону фронта, было отголоском глубокой древности. Например, при завоевании Ханаана Иисусом Навином (библейский вождь XIII века до Р.Х., поселивший евреев в Ханаане, то есть Палестине, для чего было полностью уничтожено коренное население.— В. К.) запрещалось брать в плен женщин и детей и оставлять им тем самым жизнь. Даже предписывалось убивать домашних животных, принадлежащих противнику. Обадия возродил забытую древность" 168в.

     Особенное значение имеет сообщение византийского императора Константина Багрянородного о том, что сумевшие остаться в живых повстанцы — "кабары" — убежали на запад к венграм, которые, по всей вероятности, обитали тогда в причерноморской степи, в районе нижнего течения Днепра (потом — уже в самом конце IX века — под давлением пришедших с Востока печенегов они перешли на территорию современной Венгрии).

     С. П. Толстов в своих, уже цитированных, работах доказывает, что среди этих "беглецов" были и потомки хорезмийцев, которые сто лет назад эмигрировали вместе с евреями в Каганат, однако после его полной "иудаизации" оказались в остром конфликте с новыми властителями и ушли на запад, к также ушедшим из Каганата венграм (ранее венгры, по сообщению Константина Багрянородного, воевали "в качестве союзников хазар во всех их войнах"). С. П. Толстов исходил, в частности, из сообщения византийского хрониста XII века Иоанна Киннама о том, что среди венгров даже и в это позднейшее время пребывала некая общность людей "одного вероисповедания с персами" 169в, что и присуще было хорезмийцам (до их обращения в течение VIII века в мусульманство),— и как иранскому народу, и как восприемникам культуры Ирана.

     Но повстанцы-кабары, по-видимому, ушли из Каганата не только в низовья Днепра, к венграм, но и в более северные земли — то есть на Русь. И это имеет свое весьма существенное значение для истории Руси. В последнее время появился ряд работ, где исследуется "присутствие" хорезмийцев в Киеве IX—Х веков. Нет ничего удивительного в том, что эти носители высшей по тогдашним временам цивилизации нашли свое место в жизни и культуре Руси. Но к этому мы еще вернемся.

     Уход из Каганата венгров и хорезмийцев (или, по крайней мере, какой-то части последних) сам по себе уже свидетельствует об остроте той гражданской войны, которая разразилась здесь в начале IX века. Но сопротивление было все же подавлено новой властью. И Каганат по-прежнему включал в себя очень значительные массы населения — и самих хазар, и алан, и болгар, и ряд других племен.

Но уход хорезмийцев, которые, в частности, являлись первоклассными по тем временам воинами и, до утверждения окончательного господства иудаизма, верными гражданами, был слишком большой потерей для Каганата. И через какое-то время новая власть, опираясь, конечно, на давние связи с Хорезмом, сумела привлечь оттуда в Каганат целое воинство, ставшее основой ее безопасности. Это была наемная гвардия, состоявшая, согласно разновременным источникам, из 7—12 тысяч отборных кавалеристов, которые жили в Итиле вместе с семьями. Важно знать, что это были уже иные хорезмийцы — мусульмане, ибо к середине VIII века Хорезм, завоеванный в 712 году арабами, принял ислам (так, хорезмшах, правивший во второй половине VIII века, имел уже мусульманское имя Абдал-лах 170в, начальник наемной гвардии Каганата в первой трети Х века звался Ахмад 171в).

     Знаменитый арабский географ и историк Масуди писал в 943 году о наемных воинах Каганата: "...они являются переселенцами из окрестностей Хорезма. В давние времена: (по-видимому, за столетие до создания сочинения Масуди.— В. К.)... они переселились к хазарскому царю. Они доблестны и храбры и служат опорой царя в его войнах. Они остались в его владениях на определенных условиях, одним из которых было то, что они будут открыто исповедовать свою веру (ислам.— В. К.)... также, что должность царского визира будет сохраняться за ними... также то, что когда у царя будет война с мусульманами, они... не будут сражаться, но что они будут сражаться вместе с царем против других врагов...". Они "садятся на коня вместе с царем, вооруженные луками, облаченные в панцири, шлемы и кольчуги. Среди них имеются и копейщики... Среди восточных царей этих стран только хазарский царь имеет войска, получающие жалованье" 172в.

     Плата наемной гвардии (в то время, как сказано, уникальной на Востоке) обеспечивалась, в частности, высокими пошлинами на провозимые через Итиль товары. Гвардия, что ясно из рассказа Масуди, имела немалые права, но в то же время к ней предъявлялись самые что ни на есть жесткие требования. Об этом рассказал арабский путешественник Ибн-Фадлан, побывавший в соседней Булгарии (Волжской) в тот же период — в 922 году. Он писал, что если царь "отправит в поход отряд, то отряд не убегает вспять никоим образом, а если он обратится в бегство, то предается смерти всякий, кто из этого отряда возвратится к царю" 173в. Таким образом, высокое жалованье давалось, в сущности, за самую жизнь воина...

     С. А. Плетнева утверждает, что эту наемную гвардию из хорезмийских мусульман правители Каганата "использовали для борьбы с возвышающейся с каждым годом на западе Русью и христианизирующейся Аланией" (цит. соч., с. 67). Здесь необходимо только уточнить, что гвардию едва ли отправляли непосредственно на Русь, в столь далекие от Итиля земли (до Киева — более 1300 км). Гвардия должна была прежде всего охранять правительство, и она вступала в борьбу с русским воинством только тогда, когда оно приближалось к Итилю (ряд достоверных фактов этого рода зафиксирован в арабских источниках).

     Военные операции против Руси осуществляло, очевидно, то алано-болгарское воинство, которое располагалось в подробно охарактеризованном выше огромном военно-хозяйственном лагере в междуречье Дона, Северского Донца и Днепра,— то есть на пограничье Каганата и Руси. Узловыми точками этих военных поселений были описанные выше мощные крепости (их открыто к настоящему времени более десятка); вокруг крепостей, как показали археологические исследования, размещались сотни и тысячи юрт, полуземлянок и наземных домов для воинов и их семей.

     Характерно, что внутри каждой из этих крепостей сохранились следы всего нескольких жилищ. Исследуя одну из таких крепостей, С. А. Плетнева отмечает, что, помимо нее, была "еще одна линия обороны — земляная (с ровиком). Причем на этой значительно слабее укрепленной площадке люди селились и строились. Какой в этом был смысл? Почему они не ставили свои жилища в каменной крепости?.. хватило бы места для всех. Очевидно, для того чтобы жить в каменной крепости, нужно было иметь на это особое право. А этого права у людей, живших вокруг, не было" 174в. Как выяснено в другой работе С. А. Плетневой, дело здесь не только в "праве". Характеризуя рисунки и знаки, прочерченные тысячу сто лет назад на камнях одной из хазарских крепостей охранявшими ее воинами, С. А. Плетнева пишет, что "подавляющее большинство знаков нанесено на внешнем панцире стены... именно вдоль стены с внешней стороны и у ворот постоянно несли караул воины, которые, сидя (на высоте второго-третьего ряда) или стоя (шестого-седьмого ряда), чертили и рисовали на стене" 175в.

      Стража обычно располагается главным образом внутри крепости; здесь же выясняется, что ее не впускают в крепость... С. А. Плетнева, в сущности, объяснила причину этого, заметив, что "согласно догмам иудаизма — узкой, сугубо национальной религии,— иноплеменники не могут быть истинными иудеями... Следовательно, новая религия не объединила, а наоборот разъединила" 176в... И крепости строились для защиты иудейских начальников не только от "внешних", но и вероятных "внутренних" врагов,— то есть собственных воинов...

     Казалось бы, при таком положении дел власть в Каганате должна была быть слишком ненадежной и слабой. Но все обстояло сложнее. Во-первых, прочной опорой иудейской власти была наемная хорезмийская гвардия. С другой стороны, правители Каганата чрезвычайно умело использовали тот или иной из подвластных им народов в борьбе с другими. Это очевидно уже хотя бы из еврейско-хазарской переписки, где сообщается, например, что в конце IX или начале Х века против правителей Каганата начали войну гузы, "черные болгары" и печенеги, но тогдашний хазарский царь призвал на защиту могучее войско алан, разгромившее этих врагов. Однако тут же сообщается, что всего через два-три десятилетия, напротив, как раз "царь аланский" начал войну против правителей Каганата, и тогда царь "Аарон нанял против него (царя аланского.— В. К.) царя турок" 177в,— как убедительно доказывает А. П. Новосельцев, речь идет о печенегах 178в.

     Вообще-то эта тактика использования того или иного народа для борьбы с враждебным в данный момент другим народом характерна для государственной политики той эпохи; именно так поступали тогда и византийские императоры. "Своеобразие" Хазарского каганата заключается в данном аспекте в том, что здесь дело шло о борьбе не столько с внешними, сколько с внутренними врагами, ибо, например, аланы, болгары, гузы и печенеги так или иначе входили в зону власти Каганата. То есть, говоря попросту, правители Каганата, сталкиваясь с неповиновением какого-либо из подвластных им народов, "натравливали" на него другой "свой" же народ — и это было основой государственной политики.

      Так, в борьбе с Русью Каганат использовал поселенных у ее границ алан, болгар, а также венгров (которые в IX веке обитали в Причерноморье между Днепром и Доном), печенегов и, по всей вероятности, даже и восточнославянские племена древлян и уличей. А.П. Новосельцев показывает, что предводитель венгров Алмуш, который "жил, по данным Константина (Багрянородного.— В. К.) во второй половине IX в., ...воевал с русами и осаждал Киев"; при этом венгры исполняли повеление "их сюзерена — Хазарии" (цит. соч. ,с. 209). Далее, в Новгородской летописи, отмечает историк, "упомянуты войны Аскольда с древлянами и уличами. Если вспомнить, что древляне прежде "обижали" полян, а уличи в эту пору должны были находиться в зависимости от венгров, т. е. и от хазар, то события эти легко объясняются теми же притязаниями Каганата на Полянскую (то есть Киевскую.— В. К.) землю. Еще более любопытны сведения поздних летописей об избиении Аскольдом и Диром печенегов... и гибели сына Аскольда в войне с болгарами. Печенегов в эту пору в Поднепровье не было, и, скорее всего, под ними подразумеваются хазары и венгры. Болгары же — это явно те самые черные булгары, что обитали и в низовьях Днепра, и к востоку от него на Дону и по его притокам. А они в то время зависели от хазар. Эти факты,— подводит итог историк,— дают ключ к выяснению сложного процесса объединения восточных славян, прежде всего вдоль пути "из варяг в греки", в раннее Древнерусское государство, для которого на первом этапе его существования главным был не византийский, а хазарский вопрос" (с. 210).

     А. П. Новосельцев четко и плодотворно разграничивает также варяжский и хазарский "вопросы" в истории Руси: "Конечно,— пишет он,— и варяги были пришельцами для славян, которые, по летописи, их то призывали, то изгоняли. Но в отличие от хазар, просто захватывавших славянские земли, варяги появлялись не как завоеватели, а, скорее, как союзники местной знати в борьбе "племен" друг с другом и теми же хазарами. В этом коренное отличие роли скандинавов-варягов от хазар. В борьбе с последними (а хазары из земель радимичей и вятичей угрожали и северным землям славян и финнов) скандинавские дружины и их предводители утверждались в славянских землях. Можно предположить, что их успехи в этом отношении... привели к тому, что хазары (точнее — иудейские властители Каганата.— В. К.) направили на Полянскую землю венгров... ПВЛ ("Повесть временных лет".— В. К.) об этом молчит. Но арабские источники середины второй половины IX в. пишут о постоянных набегах венгров на славян" (цит. соч., с. 208— 209)^179в.

      Войско Каганата, по всей вероятности, захватило Киев в 820—830-х годах. В середине IX века в Киев пришел с севера (как говорилось выше, посланный, по-видимому, Рюриком по просьбе киевлян) Аскольд, который начал войну с хазарами. Но поскольку явившийся впоследствии в Киев и свергнувший Аскольда Олег снова должен был воевать с хазарами, естественно сделать вывод, что Аскольд в своих войнах потерпел поражение и стал вассалом и данником Каганата. Это ясно выразилось в том, что в 860 году Аскольд, в отличие от своего предшественника Кия, пришел в Константинополь во главе не дружелюбного посольства, а агрессивного войска 180в.

      Помимо русской летописи, нападение Руси на Константинополь, свершившееся 18 июня 860 года, отражено в целом ряде современных этому событию документов — византийских и западноевропейских (даже вполне точная дата события известна!). Особенное значение имеет гораздо более позднее сочинение, принадлежащее одному из наиболее выдающихся деятелей Византии, константинопольскому патриарху (1353—1376 гг., с перерывом) Филофею Кокину. По-видимому, в 1360 году, то есть к 500-летней годовщине нападения Руси на Константинополь, он сочинил "Молитву по акафисте и каноне к Пресвятой Богородице", где сказано об Ее помощи (как и в русской летописи):

"...спасла еси царствующий град от скифского воеводы, свирепого вепря онаго прегордаго кагана"^181в.

      Возможно сомнение, что столь отдаленный во времени отклик (через 500 лет!) может быть достоверным. Однако сам текст убеждает, что патриарх Филофей основывался на неизвестном нам источнике, относящемся ко времени самого этого столь давнего события. Ведь в XIV веке никто уже не помнил о "кагане" и не мог называть русских "скифами", а их предводителя — "воеводой" этого самого "каган". Молитва Филофея Кокина дошла до нас только в древнерусском переводе, но важно знать, что славянское слово "воевода" было заимствовано греческим языком не позднее Х века 182в и, надо думать, перешло в молитву Филофея из того древнего текста, на котором он основывал. Словом, сами "реалии" Филофеевой молитвы ясно говорят о том, что ее сведения восходят к источнику пятисотлетней давности.

      Не исключено читательское сомнение в том, что событие 860 года столь отчетливо помнили через пятьсот лет. Но факты неопровержимо свидетельствуют именно о такой длительной памяти об этой первой атаке Руси на Константинополь. Автор обобщающего труда о "внешней политике" Руси А.Н. Сахаров, обрисовав целый ряд византийских сообщений о 860 годе, относящихся к IX—XI векам, пишет далее:

     "В XII в. версию о чудесном спасении Константинополя от врагов при Михаиле III повторил в письме к византийскому патриарху Иоанну император Алексей II Комнин. В XIII в. о фактах нападения руссов на столицу империи в 860 г. упоминал император Феодор Ласкарис... Таким образом, нападение Руси на Константинополь в 860 г. на протяжении почти пяти веков неизменно становилось сюжетом греческих хроник, переписки, религиозных песнопений, благодарственных слов, проповедей, официальных циркуляров, речей... поход 860 г. не был для Византии ординарным пограничным конфликтом с одним из "варварских" племен, а... стал из ряда вон выходящим событием... прогремевшим на весь тогдашний европейский и ближневосточный мир.. ." 183в.

     А. Н. Сахаров завершил перечень византийских сообщений о событии 860 года ссылкой на высказывание императора Феодора Ласкариса, правившего в 1208—1222 годах, то есть через три с половиной столетия после похода Руси. Молитва, сложенная еще через сто сорок—сто пятьдесят лет, в 1360 году, патриархом Филофеем, не попала в поле внимания А.Н. Сахарова, но в самом ее, этой молитвы, появлении нет, как мы видим, ничего неожиданного и удивительного.

     Первое дерзкое нападение на Империю войска до того неведомых ей "россов" должно было, очевидно, сохраниться столь долгий срок в исторической памяти. Особенно если учитывать, что ответом на это нападение явилась начавшаяся в том же 860 году "хазарская миссия" посланцев патриарха Фотия —святых Кирилла и Мефодия.

      Л. Н. Гумилев обратил пристальное внимание на самый характер военных действий Руси против византийцев в более позднем походе на Константинополь, состоявшемся в 941 году. Он писал, исходя из летописного рассказа об этом походе: "...начались такие зверства, которые были непривычны... Русы пленных распинали (sic! 184в), расстреливали из луков, вбивали гвозди в черепа; жгли монастыри и церкви, несмотря на то, что многие русы приняли православие еще в 867 г. (об этом говорилось выше— В. К.). Все это указывает на войну совсем иного характера, нежели прочие войны Х в. Видимо, русские воины имели опытных и влиятельных инструкторов..." 185в,— разумеется, "инструкторов" из Хазарского каганата. Кстати сказать, Л. Н. Гумилев напрасно не обратил внимания на рассказ константинопольского патриарха Фотия — непосредственного свидетеля и участника более ранних трагически событий 860 года — то есть первого нападения Руси на византийцев. Фотий в своих знаменитых беседах "На нашествие россов", произнесенных сразу же после этих событий, говорил, что напавший враг "истребил живущих на этой земле... не щадя ни человека, ни скота, ни снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седину старцев, не смягчаясь ничем, от чего обыкновенно смягчаются люди, даже дошедшие до свойства зверей, но всякий возраст и пол поражая мечом. Можно было видеть, как младенцы, отторгаемые от сосцов, лишаемы были молока и самой жизни и готовым гробом для них были — увы! -- те скалы, о которые они были разбиваемы... Эта свирепость простиралась не только на человеческий род, но жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных: волов и лошадей, птиц и прочих, какие только попадались..." 186в.

     Последнее явно поразило патриарха Фотия, но выше было приведено суждение Л. Н. Гумилева об именно таком "способе" ведения древнейших войн в Палестине — способе, который "возродили" правители Хазарского каганата. Как сказано в Ветхом завете о необходимом поведении иудеев в отношении врага: "...и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла" (Первая Книга Царств, 15, 3); кстати сказать, даже за не совсем полное следование этому требованию израильский царь Саул был свергнут с престола... Хазарские правители вели войны именно так, что подтверждает их собственная переписка, где сказано, например, о нападении иудейского военачальника Песаха на крымские владения Византии: "...и пошел он в гневе на города Романа (византийского императора.— В. К.) и избил и мужчин и женщин... и поразил всех оказавшихся из них там и умертвил мечом" 187в.

      Ни в каких рассказах о позднейших войнах Руси, уже не руководимых хазарскими "инструкторами", нельзя найти и намека на подобное тотальное смертоубийство. В "Истории" византийца Льва Диакона подробнейшим образом и с негодованием рассказывается о состоявшемся через тридцать лет после похода 941 г. Святославовом походе на Константинополь (уже без хазарского "руководства"), и никакие действия описанного рода не упоминаются...

      Нельзя не сказать здесь о том, что Л. Н. Гумилев, стремясь раскрыть суть похода Руси на Константинополь в 941 году, опирался почему-то только на рассказ летописи, не учитывая "оригиналы" этого рассказа; ведь русские летописцы широко использовали византийские хроники. И те подробности, которые привел Л. Н. Гумилев из летописного сообщения о поведении русского войска в Византии в 941 году, изложены сильнее и яснее в византийской хронике, созданной вскоре после самого события:

     "Много злодеяний совершили росы... из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов" 188в.

     Все это происходило во время правления императора Романа I, о котором в хазарском документе, известном под названием "Кембриджского", сказано: "...было гонение на иудеев во дни злодея Романа. И когда стало известно это дело моему господину (царю-каганбеку Иосифу.— В.К.), он ниспроверг множество необрезанных" 189в, то есть казнил большое количество христиан. Еврейский историк Ю. Д. Бруцкус писал по этому поводу: "Наш источник говорит о том, что "злодей Романус" возбудил жестокие преследования против евреев в Византии, что вызвало репрессалии со стороны царя Иосифа... Мы находим упоминание о них ("жестоких преследованиях".— В. К.) у Масуди, известного арабского писателя Х в.: "...византийский император Арманус принуждал всех евреев своего царства к принятию христианства. Многие евреи удалились вследствие этого из Византийского царства в хазарскую землю..." 190в.

      Важно обратить внимание на смысловые "оттенки" сообщений. Ю. Д. Бруцкус определяет политику императора Романа как "жестокие преследования", а действия царя Иосифа — как некие неясные "репрессалии"; между тем дело шло в первом случае о требовании к иудаистам принять христианство или же покинуть пределы Византийской империи, а во втором — о казни хазарскими иудаистами христиан за то, что они христиане. Арабский автор был не только "нейтрален", но даже, без сомнения, враждебен Византии, и тем не менее он сообщает лишь о "принуждении" евреев принять христианство или же "удалиться" из Византии.

      Во всем этом необходимо разобраться,— иначе мы не сможем понять действия войск Руси в 860—940-х годах по отношению к Византии.

      Уже не раз упоминался один из самых выдающихся деятелей византийского христианства святой Фотий, который был патриархом Константинопольским в 858—886 годах (с перерывом в 867—877), но играл важнейшую роль в церковной политике и ранее, с 840-х годов. Он был горячим и волевым распространителем христианства; так, именно его учениками и исполнителями его замысла являлись первоучители славянства святые Кирилл и Мефодий. По инициативе Фотия состоялось крещение Моравии, Болгарии и первое утверждение христианства на Руси в 866—867 годах. Трудно усомниться в том, что именно он настаивал и на обращении в христианство иудаистов, находившихся на территории Византии.

      Разумеется, "приказ" креститься или же покинуть государство — это чисто средневековое решение проблемы, закономерное в IX—Х веках, но неприемлемое для правового и этического сознания в нашу эпоху. Однако можно все же "понять" жившего тысячу с лишним лет назад патриарха. Христианство не только определяло всю жизнь Византии, но и было по доброй воле принято в целом ряде соседних государств; между тем внутри Византии обитали (и играли немалую роль) многие десятки, а может быть и сотни тысяч людей, исповедующих религию, которая по своей сути враждебна христианству.

     Сообщение о попытке крестить византийских иудаистов во второй половине IX века содержится в жизнеописании императора Василия I (867—886), составленном впоследствии, в середине Х века, его внуком Константином Багрянородным. Давно установлено, что внук стремился приписать все инициативы (например, крещение Болгарии, состоявшееся, как точно известно, до восшествия Василия I на престол, а также и первое крещение Руси в 866—867 годах) своему деду. Гораздо достовернее представление, что религиозно-церковные инициативы того времени принадлежали святому Фотию, фактически возглавившему Константинопольскую патриархию еще в 857 году. И есть все основания заменить в цитируемом тексте слово "царь" словом "патриарх": "...царь не устранился и не отступился от апостольских дел, но прежде всего уловил в сети Христовы... жестокосердый сам по себе народ иудеев. И вот он приказал им явиться на диспут с доказательствами своей веры и показать, что доводы их прочны и неколебимы, или, уверовав, что Христос — глава Закона и пророков и что Закон — не более как тень, рассеиваемая сиянием солнечного света 191в, обратиться к учению Господа и креститься... У многих снял царь пелену с глаз и обратил в веру Христову, хотя немало их, когда он ушел из этой жизни, яко псы вернулись к своей блевотине..." Далее сообщается, что "точно так же обошелся он (царь.—В.К.) и с болгарским племенем" 192в; однако хорошо известно, что Болгария приняла крещение в 864—865 годах, а Василий стал императором только в 867 году. Вполне естественным будет прийти к выводу, что и попытка крестить иудаистов относится к более раннему времени и была предпринята энергичным поборником распространения христианства святым Фотием, а не императором Василием. И, конечно, именно Фотий, а не малообразованный Василий устроил конфессиональный диспут с византийскими иудаистами. По-видимому, именно в ответ на это иудаистский Хазарский каганат организовал нашествие флота Руси летом 860 года на Константинополь, нашествие, в ходе которого, по сообщению тогдашнего папы римского Николая I, "сожгли церкви" 193в, а помимо того, в соответствии с древнеиудаистскими заветами, "свирепость — по свидетельству патриарха Фотия,— жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных... лежал вол и около него человек, дитя и лошадь получали общую могилу, женщины и птицы обагряли кровью друг друга" 194в.

     Как уже говорилось, ничего подобного не было в истории всех других войн Руси, и такую "практику" можно объяснить только распоряжениями руководивших походом на Византию властных лиц Каганата.

     В Константинополе, без сомнения, стало известно, откуда и кем было направлено войско Руси, ибо уже осенью 860 года патриарх Фотий и тогдашний император Михаил III посылают великих мужей Кирилла и Мефодия для переговоров не в Киев (хотя, возможно, они потом побывали и в Киеве), но к хазарскому кагану, чья резиденция находилась тогда, в 860 году, еще не в волжском Итиле, а на Северном Кавказе, в Семендере. В "Житии Мефодия" сказано: "Настало же время такое, и послал цесарь за Философом (св. Кириллом.—В.К.), братом его, чтобы пошел к хазарам и чтобы взял его к себе в помощь. Были же там евреи, что сильно хулили христианскую веру" 195в. А вскоре, в 863 году, Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность, с помощью которой Византия, в частности, должна была превратить славян, и в том числе русских, в своих союзников и друзей. Уже в 866 году христианство, как было отмечено выше, пришло в Киев.